— И поэтому вы пришли в окружною прокуратуру и изложили всю эту историю, чтобы избавиться от обвинения в шантаже, не так ли?
— А что бы вы сделали? — спросил Келси.
— Я задаю вам вопрос. Именно так вы поступили?
— Да.
— И заместитель окружного прокурора для того, чтобы вы произвели впечатление в суде, дал вам деньги на стрижку, новый костюм и ботинки?
— Нет, не он.
— Шериф?
— Да.
— И заместитель окружного прокурора обещал не привлекать вас к суду?
— Да, если я как свидетель расскажу правду.
— Что он имел в виду?
— Ну, что в моих показаниях не будет никаких неясностей.
— Иными словами, — сказал Мейсон, — если они выдержат перекрестный допрос и будут похожими на правду. Так?
— Пожалуй, да.
— Если же во время допроса я смогу доказать, что вы лжете, тогда вас привлекут к суду. Так?
— Думаю, что да. Конечно, он не выразился подобным образом, но дал понять, что я должен говорить правду. Так, чтобы никто не смог придраться.
— Короче, — сказал Мейсон, — если ваши показания позволят признать обвиняемую виновной, вас не привлекут к суду за вымогательство, верно?
— Вы даете свою собственную интерпретацию этому делу, — заявил Келси.
— Не это имел в виду заместитель прокурора, и я не хочу, чтобы его слова в вашем толковании были отражены в протоколе. Подразумевалось, что, если я расскажу все так, как это сделал перед заместителем прокурора, и мой рассказ выдержит все испытания в суде, меня не будут привлекать по обвинению в шантаже. Буду откровенен с вами, мистер Мейсон. Я — не ангел.
У меня были неприятности с законом, поэтому я не пожелал ответить на вопрос о роде моих занятий. Я не собираюсь идти на самоубийство. Мне было дано обещание только по этому делу, а не по другим. Я готов правдиво ответить на все вопросы относительно него, даже если это поставит меня в несколько неудобное положение. Но вы должны помнить, что я имел дело с человеком, который, по существу, не был моим партнером. Он только предложил мне оказать ему помощь в этом деле, а затем с самого начала стал меня обманывать. Я не мог этого терпеть.
— Где находились вы вечером десятого, в день убийства Джилли? — спросил Мейсон.
— Здесь у меня, — усмехнулся Келси, — прекрасное алиби. Примерно в то время, когда произошло убийство, я требовал денег у Евы Эймори, а затем вернулся домой, где и пробыл всю ночь. До полуночи я был на ногах, ожидая Джилли, затем пришел к выводу, что он обманул меня. Но это меня особенно не беспокоило, так как я был уверен, что получу деньги от Евы Эймори.
Многие завидовали ей, потому что она слишком быстро добилась рекламы, но меня нельзя обмануть. Я заставил бы ее сделать по-моему, полиция вернула бы ей эти три тысячи, а затем я получил бы всю эту сумму.
— А что стало с Ирвином Виктором Фордайсом? — спросил Мейсон.
— Мне об этом ничего неизвестно. Я только знаю, что он сидел в тюрьме, что он опять в чем-то замешан и, вероятно, поспешно бежал, когда узнал, что Джилли продал его и шантажирует его семью. Его можно понять. Он чувствовал, что рано или поздно дело о шантаже станет достоянием полиции, что они разузнают, в чем вся суть, а поскольку он наследил, он решил как можно быстрее скрыться.
— Что вы имеете в виду, говоря «он наследил»? — спросил Мейсон.
— То, что я сказал. Он был замешан в нападении на станцию техобслуживания и полиция разыскивала его. Как только он увидел напечатанное в газетах письмо шантажистов, он понял, что быть беде, и решил исчезнуть.
— Вы когда-нибудь разговаривали с ним?
— Нет. Я видел его, потому что он жил в том же доме, что и я, но он был другом Джилли, а не моим. Он никогда меня не знал.
— Но Джилли знал вас?
— Да, конечно. Я имел репутацию… Не будем вдаваться в подробности.
Джилли хотел получить деньги от Бэнкрофтов и решил, что только я смогу ему помочь.
— И вы ему сказали, как это сделать?
— Я не отрицаю этого.
— И вы были в комнате Джилли в ночь убийства?
— Да. Около семи часов. В промежутке с шести тридцати до семи.
— И что делал Джилли?
— Я же сказал, что он обедал, быстро глотая все, так как торопился.
Он сказал мне, что все устроил, что поедет за теми тремя тысячами, которые от нас ускользнули, и что вернется около полуночи. Как я уже говорил, он ел консервированные бобы с хлебом.