Так или иначе, все сходилось для законченной, непротиворечивой, на первый взгляд, версии, устраивающей следствие.
Оставалось получить признание Никиты. Такое, как надо. Для этого следствию оказалось достаточно пустить в ход свой главный козырь: пленницу Евгению.
Тихонов был доставлен в Следственный комитет к Краснову сразу же после завершения вышеописанного мучительного тринадцатичасового обыска, окончание которого зафиксировано протоколом в 21.00 (т. 5, л.д. 123). Задержание Никиты оформлено в 00.30 (т. 5, л.д. 173). Первый допрос был произведен сразу же, ночью, его начало зафиксировано в 00.45 (т. 5, л.д. 179).
Но было ли это время действительно началом допроса? Как видим, между окончанием обыска и официальным допросом прошло ровно три часа сорок пять минут. Таким образом, у следователя Краснова было достаточно времени, чтобы подготовить Никиту к даче нужных показаний, а у Никиты — чтобы их выучить. Про адвоката Скрипилева и говорить нечего. Точно не известно, как давно он явился по вызову Краснова; на ордере, выписанном 03.11.09, время не проставлено, но приглашен он был, конечно, заранее, днем, в рабочие часы, и времени на его подготовку было предостаточно.
Жестоко избитый, подавленный морально и физически, Никита более всего, однако, мучился неизвестностью: что с его любимой девушкой. Он был готов на все, чтобы Женю отпустили. Следователь понял это сразу. В судебном заседании 14 апреля 2011 г. Тихонов вновь указал, что адвокат Скрипилев способствовал его самооговору, пообещав от лица следствия освободить Евгению Хасис, гражданскую жену задержанного.
Женя сидела под конвоем в соседнем кабинете, но этого Никита знать не мог. У него были основания беспокоиться за ее судьбу. Ибо в этот день случилось то, о чем он собственноручно написал в протоколе 16 декабря в присутствии адвоката А.Г. Жучкова: «Что в это время происходило с Хасис Е.Д., я не знаю, но Владимир Владимирович и его подручные убеждали меня “прекратить упрямиться, чтобы девчонка не мучалась”. Они угрожали поместить мою гражданскую жену в камеру к мужчинам-уголовникам, лицам кавказской национальности, спровоцировав тем самым ее изнасилование. Владимир Владимирович сказал мне, что Хасис Е.Д. этапируют в Ингушетию» (т. 6, л.д. 25–32).
Данный документ судья Замашнюк не исследовал в суде и не позволил огласить перед коллегией присяжных, но его фотокопия[14] имеется в интернете.
Читатель, разумеется, хорошо осведомлен о том, что такой прием — выдавливание показаний из задержанных путем угроз в отношении наиболее близких им людей — типичен для российских органов, будь то полиция, ФСБ или следствие. Так пытались поступить, например, и с Иваном Мироновым, о чем расскажу ниже.
Важно отметить: в деле Тихонова и Хасис зафиксирована точно такая же попытка следствия получить показания, но только на сей раз — от Евгении Хасис. После того, как Никита рассказал под протокол о том, как его на самом деле задерживали и пытали, а также отказался от своих первоначальных показаний, следствие, страхуясь, попыталось точно таким же манером склонить на сотрудничество и дачу нужных показаний Женю. Однако она не пошла на сделку со следствием и даже пожаловалась генпрокурору Юрию Чайке и директору ФСИН РФ на сотрудницу МВД Е.С. Белову, которая, по словам Жени, дважды угрожала ей содействовать переводу Никиты Тихонова в другой изолятор, где к нему могут применить меры физического воздействия вплоть до изнасилования в случае, если Женя не даст нужные показания (т. 8, л.д. 30–34).
Шантаж незамысловатый, но зачастую действенный. Этот трюк, поначалу сработавший в отношении Никиты, но потом обессмысленный его отказом, следствие попыталось применить на сей раз к Жене (следователь Игорь Краснов в письменных объяснениях по данному факту, конечно же, все отрицал). Однако не на ту напали: Женя проявила активное сопротивление, взбунтовалась против давления, поставила в известность о нем высокое начальство и сорвала провокационную попытку.
Никита же, как он сам об этом рассказывает, поверил адвокату Скрипилеву и следователю Краснову. В интервью[15], данном журналисту «The New Times» Евгению Левковичу, на вопрос о причине своего признания Тихонов поведал: