Уильям Голдмен
Дело в том, что…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Они с трудом удержались от очередной ссоры в такси на пути в собор Святого Павла.
Эймос хотел везти семью на метро – для этого он целых десять минут тайно изучал карту Лондона в номере отеля, пока не убедился, что сможет доставить жену и дочь из «Карлтон Тауэрс» в Кафедральный собор. И когда все семейство спустилось в холл, Эймос осторожно намекнул, что было бы забавно поехать на подземке. На что Лайла лишь молча сделала знак швейцару, чтобы тот подозвал такси. Эймос запротестовал, но вдруг увидел лицо дочери и умолк. Они старались не ругаться при ребенке, оба просто ненавидели такие сцены, которые, к сожалению, повторялись последнее время все чаще.
Ни он, ни жена не были по натуре злыми, и нарастающая частота стычек смущала Эймоса. Он не был задирой, и у Лайлы, несмотря на склонность раздражаться – привычке, доставшейся в наследство от своей матери, в глубине души притаилась доброта. Как правило, Эймос старался не замечать недостатков жены, пытаясь потушить искру раздора при первом же возникновении. Но сейчас он был просто взбешен. Чего ей не хватает? Они прекрасно проводят время в Лондоне, Лайла в новом, по-видимому, только вчера купленном платье, и Эймос, если бы ему не испортили настроения, даже готов был отвесить комплимент по этому поводу. Прическа тоже была новой, правда, на его взгляд, вчера Лайле просто варварски искромсали волосы, но ей нравился этот стиль, может быть потому, что сам Видал Сассун был хозяином того заведения, где приносились жертвы моде.
Швейцар слегка, не напрягаясь, приподнял правую руку, и тут же первое в ряду застывших неподалеку от подъезда такси рванулось вперед. Эймос, нервничая, отметил безукоризненность обслуживания. Швейцары, привратники, приказчики «Брукс-Бразерс» – все они своим безупречным поведением приводили его в замешательство. Он нащупал горсть мелочи в кармане брюк, стараясь это делать по возможности незаметно – следовало оплатить «нелегкий» труд швейцара. Тот повернулся и заглянул прямо в лицо Эймосу.
– Да, сэр?
Подавляя тяжкий вздох, зная по опыту, что это «да, сэр» заменяет «куда ехать, сэр?», Эймос немедленно ответил:
– Собор Святого Павла.
Свободной рукой он шарил по многочисленным карманам пиджака, пытаясь отыскать листок, на котором нацарапал еще в номере адрес собора.
– Где-то здесь у меня адрес…
Ему было тридцать один, и он еще ни разу, за исключением этой, предпринятой несколько дней назад, поездки в Европу, не оказывался западнее Чикаго и восточнее Нью-Хэвена. Понимая, что выставил себя полным идиотом, намереваясь сообщить этим аборигенам адрес всемирно известного собора, лишь понадеялся, что Лайла не услышала. Он стоял немного в стороне, один как столб, не считая маленькой дочери, вцепившейся ручкой в его штанину, и чувствовал себя очень беззащитным.
Но Лайла не замедлила прошипеть:
– О боже мой, он собирается сообщить адрес!
Эймос постоял, склонив набок голову, надеясь, что она ограничится этим замечанием и проявит достаточную силу характера, чтобы замолчать и удовлетвориться своей мимолетной победой. Его жена была исключительно красива, прекрасно сложена, без излишних округлостей, и выглядела, если это возможно, даже моложе, чем в тот вечер, шесть лет назад, когда он сделал предложение. Тогда, в ответ на его невнятное «понимаешь, какое дело, я люблю тебя», она молча растроганно кинулась в его объятия. Эймос, стоя теперь под тентом у входа в отель «Карлтон Тауэрс», размышлял, что же случилось с той, его Лайлой, куда она исчезла.
– Вы должны извинить моего мужа, – объяснила Лайла швейцару, – он давно не был в вашей стране.
Эймос пробормотал:
– Я просто пытался помочь…
– Не беспокойтесь. – Швейцар улыбнулся им по очереди – сначала Лайле, потом Эймосу и, наконец, маленькой Джессике.
– Какая у вас прекрасная кукла, мисс. – Он наклонился и погладил по голове тряпичную куклу, которую малышка стиснула свободной ручкой.
Отцепив другую руку от брюк отца, Джессика сделала куклой реверанс, потом застенчиво присела сама. И снова вцепилась в отцовскую штанину.
Швейцар, повторив ритуал улыбок, поднялся.
– Симпатичная маленькая леди у вас, – сказал он Эймосу.
Эймос кивнул, раздосадованный в душе. Она была действительно в своем роде привлекательным ребенком, посторонние обращали на нее внимание. Но ему до смерти хотелось, хотя бы один раз в жизни услышать, как эти люди, которые, разумеется, хотели сделать им приятное, хоть кто-нибудь из них назвал ее хорошенькой. Но как можно назвать хорошенькой девочку, которая как две капли воды похожа на Эдварда Джи Робинсона!