ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Что касается Венеции, то, даже несмотря на всю свою романтическую душу, Эймос испытывал по отношению к этой стране одно желание – чтобы она поскорее затонула. Хотя понимал в глубине души, что это несправедливо – здания сами по себе были великолепны. Но из каналов воняло, гондольеры были жуликами, его коллеги туристы лихорадочно щелкали камерами, снимая все, что только попадало им на глаза, аборигены, взращенные на макаронах и туризме, сбегались отовсюду, торчали из дверей и проемов, хватали вас за рукав, заклинали посетить завод стекла и многие другие достопримечательности и утомляли вас до смерти.
А главное, попасть в Венецию оказалось сверхтрудно. Эймос прилетел самым ранним рейсом из Рима, а следующий рейс был только через несколько часов, и это означало, что, поселившись в отеле «Гритти-Палас», он обнаружил впереди массу свободного времени, и оно тянулось невыносимо долго в ожидании Лайлы. Сначала он сидел в номере, глядя в окно на Гранд-канал, размышляя о том, что скажет Лайле, когда она появится. Он понимал, что настало время для серьезного разговора о возникшей ситуации и о том, как ее разрешить цивилизованно, чтобы восторжествовали мир и согласие.
Потом покинул отель, предварительно получив подробные инструкции от консьержа, как добраться до собора Святого Марка. Пьяцца Сан-Марко. Консьерж повторил инструкции дважды, хотя его никто об этом не просил, попутно объяснив Эймосу, что Венеция самый сложный на свете город, хотя ему не приходилось бывать в Токио.
Эймос довольно легко, не считая пары ошибочных шагов по пути, добрался до Пьяццы, и когда подходил к прославленному месту, сердце у него забилось сильнее, потому что, конечно же, Венеция была самым романтическим местом на свете, и Пьяцца, в свою очередь, самым романтическим местом в Венеции, и он уже воображал, как они с Лайлой рука в руке гуляют здесь при лунном свете, а все их трудности разрешаются сами собой… Но когда вплотную приблизился к заветному месту, испытал потрясение. Во всех туристических справочниках говорилось, что это самое спокойное, тихое место в Венеции, но Эймос, озираясь с ужасом вокруг, мог сравнить его теперь разве что с сутолокой в буфете стадиона Палмер, когда вы пытаетесь купить хот-дог в перерыве игры между Принстоном и Йелем. Он шел по слепящей площади, где орали дети, звонко зазывали уличные разносчики, хлопали крыльями голуби. Его толкали, людская толпа шумела, играла дюжина оркестров. Это явно не было тем местом, где может расплавиться или смягчиться сердце Лайлы, решил Эймос. Кроме того, оркестр наигрывал «Фрэнси», фальшиво, но очень громко, снова, снова и снова.
Все же он походил по площади пару часов, разглядывая все магазинчики-ловушки для туристов, окаймляющие площадь со всевозможными сувенирами, и наконец сел в тени подальше, как можно дальше от оркестров, и заказал бутылку холодной минеральной воды. Прочитал вчерашний номер «Геральд Трибюн», не нашел там успехов своего Вилли, но решил, что не будет считать это дурным предзнаменованием. Он пробыл на площади столько времени, пока, по его расчетам, не прибыл самолет Лайлы, потом поспешил к отелю и все же опять ошибся пару раз, направляясь не в ту сторону, проклиная себя за это, и поэтому, когда вошел в номер, Лайла была уже там, распаковывая вещи. Он обнял ее:
– Нравится отель?
– По-моему, обслуги маловато, ты не считаешь?
Эймос кивнул:
– Пришлось самому открывать двери лифта, представляешь? Ужасно.
– Как тебе город? Наверно, дух захватывает? Действительно Сан-Марко так красив, как говорят?
– Я там еще не был. Подумал, что лучше первый раз пойти туда вместе.
– Где же ты был сейчас?
– Где был? – Он пожал плечами. – Рассматривал витрины.
Лайла посмотрела на него внимательно:
– Это очень трогательно, Эймос, что ты подождал меня. Спасибо.
Он улыбнулся.
– Сейчас развешу несколько вещей, и мы идем.
– Отлично.
Она порылась в чемоданах, достала несколько платьев, встряхнула, попыталась разгладить рукой и повесила в шкаф. Все остальное не стала трогать, сказала, что готова, и они вышли из отеля.
– Я расспросил, как туда пройти, – сказал Эймос, – держись поближе, здесь ужасная толчея. – По дороге нарочно ошибся пару раз, как будто выбирая путь, и наконец сказал: – По-моему, это рядом.
– Господи, как я волнуюсь.
– Я тоже. – Он взял ее за руку, и они пошли на звуки музыки и шума толпы. Остановились на краю площади.
– Все так, как я себе представляла, – сказала Лайла. – О, Эймос, разве не чудесно!
Эймос кивнул согласно.
– Послушай, они ведь играют «Фрэнси».
Эймос улыбнулся:
– Даже в Венеции.
– А голуби? Разве это не удивительно?
– Я как будто вижу кино. – Он помолчал. – Ты ведь тоже разочарована, верно? Так почему бы нам не сказать об этом друг другу? Я думаю, что здесь не красивее, чем на других площадях мира.
– Ты все сказал за меня. – Лайла начала протискиваться вперед через шумную толпу. Вокруг и над головами хлопали голубиные крылья.
– Как ты думаешь, сможем мы найти свободное место в одном из кафе и просто принять все, как есть.
Он кивнул.
– Думаю, законом это не запрещено. Нет такого закона. – Он подвел ее к столику, предварительно согнав стаю голубей, и они уселись на палящем солнце. Эймос сделал заказ, им принесли бутылку минеральной газированной воды и два стакана.
– Послушай, я все время думала, и знаешь, что придумала? – начала она, когда Эймос расплатился и официант ушел.
– Твое здоровье. – Он поднял стакан с водой. Они чокнулись и выпили холодную, шипящую пузырьками воду, шум вокруг был просто оглушительный, но, несмотря на шум, Эймос расслышал каждое слово, когда Лайла произнесла:
– Мне кажется, нам надо на время расстаться.
– Слава богу, я уж просто извелся, не зная, как предложить тебе это.
Вздохнув, она взяла его за руку:
– Я думала, мы опять поругаемся.
– Иногда наши мысли совпадают.
– Это единственный выход. Знаешь, сегодня в самолете я долго думала о нас и нашла этот выход. Надо расстаться – это то, что нам сейчас необходимо. Мы будем жить в одном городе, и ты сможешь видеть Джессику, когда захочешь.
– И мы попробуем встречаться. Я согласен с тобой. Если нам будет трудно друг без друга, прекрасно, если нет – развод не станет неожиданностью.
– Ты абсолютно прав.
– Я перееду в другую квартиру. Для Джереми будет легче остаться в привычной обстановке. А мы посмотрим, что из этого получится.
– Знаешь что, Эймос, наконец мы разговариваем нормально. Это всегда было нашей проблемой. Мы не умеем разговаривать, как все.
– Я думал, что мы всегда великолепно разговаривали.
– Мы говорили, Эймос, произносили слова, но мне кажется, не были искренними, как сейчас.
– Кажется, мы становимся зрелыми людьми. – Он встал. – Здесь становится тепло. Пойдем в отель. – Он пошел через площадь, Лайла рядом. Голуби вокруг опять шумно хлопали крыльями, Эймос потел в своем темно-сером дакроновом костюме от Брукса. Вдруг в довершение всего с голубого венецианского неба спикировал голубь и уселся ему на плечо.
Эймос посмотрел на голубя.
– Ну, какие новости? – спросил он.
Они уже повернули налево к «Гритти», только тогда Лайла нарушила молчание.
– Ты просто великолепен. Я имею в виду, как спокойно принял предложение расстаться. Я благодарна.
– Право, мадам, не за что. – Он продолжал оттирать голубиную метку с плеча. – Не знаешь, почему в вестернах они говорят всегда «Не за что?» – И продолжал, потому что не был уверен, что может переносить дальше молчание. Так, разговаривая без умолку, восторгаясь Венецией, он вдруг резко остановился, потому что его как громом поразило появление венецианского ребенка в ярком платьице, как две капли воды похожего на Эдварда Джи Робинсона. Он дотронулся до руки Лайлы и показал на ребенка.