– Я надеюсь, тебе понравится мой сюрприз, – глядя на мать со значением произнесла Лайла.
Миссис Роуэн сделала знак официанту, чтобы тот принес еще кофе.
– Я грешна равнодушием к Риму. Венеция – другое дело. Все кажется знакомым, хотя я никогда не была здесь в это время года. Эймос?
– Что, Джессика?
– В следующий раз тебе обязательно надо приехать сюда в сентябре. Именно в сентябре собираются знаменитости со всей Европы. Самые известные и важные. Венецианцы даже придумали для них название – Settemberini, именно так их называют здесь. Ты должен тоже побывать здесь в сентябре, Эймос, посмотреть на них.
– За каким дьяволом?
Миссис Роуэн улыбнулась:
– Я ни на что не намекаю, но, как правило, большинство этих людей имеют отношение к театру, многие из них. Ты ведь работаешь для театра, это твоя основная работа, не так ли? Ты же артист.
Лайла встала:
– Идем?
Эймос с осторожностью, боясь потревожить спину, поднялся вслед за ней.
– Куда же мы идем? – снова поинтересовалась миссис Роуэн.
– Это моя идея. Сюрприз. Я все обдумала, пошли. Они вышли из отеля, завернули за угол. Там их ждала гондола. Когда все уселись, гондольер отчалил, и они поплыли по Гранд-каналу. Эймос потирал спину и думал, достаточно ли с собой денег на всякий непредвиденный случай, – он не доверял путешествиям по воде, и как только приехал в этот город, вынул из кармана бумажник, туристические чеки, паспорт и спрятал в ящике стола. Если гондола перевернется и придется плавать, можно лишиться паспорта и денег, и что вы тогда станете делать?
– Хой! – крикнул гондольер, и они медленно свернули с Гранд-канала на боковую водную артерию. Эймос продолжал кулаком нажимать на поясницу, смягчая боль, и пытался сосредоточиться на красоте проплывавших мимо античных зданий.
– Хой! – опять крикнул гондольер перед очередным поворотом. На это ясно прозвучало ответное «Хой!», и из темноты прямо перед ними возникла и заскользила мимо другая гондола.
– Я ужасно волнуюсь, – сказала миссис Роуэн.
Эймос промолчал, массируя поясницу, он давно почувствовал каким-то непостижимым ужасным образом, что все приближается постепенно к финалу, и это его смущало, потому что они с Лайлой вроде бы уже миновали финал, объяснившись сегодня днем на загаженной голубями площади.
– Хой! – Гондольер снова повернул. Теперь каналы стали настолько узкими, что Эймос замер при виде крысы, лезшей по стене здания как раз на уровне воды. Что делать, если крыса вдруг прыгнет в гондолу, поможет ли гондольер от нее избавиться, или он сам должен будет выгонять ужасное отвратительное существо, и придется делать это осторожно, чтобы не перевернуть лодку и не утопить всех в грязном канале.
Крыса исчезла в старинном портике, и Эймос счастливо вздохнул, но спокойствия хватило на короткий миг, его начала охватывать ярость от того, что обратно вернулась его паранойя, ведь было ясно давно: его брак рушился из-за этого, и почему он когда-то решил, что сможет осчастливить такую девушку, как Лайла?
– Хой…
– Хой…
Они проплыли большое расстояние, слишком большое для Венеции, по мнению Эймоса, он и не подозревал раньше, что город так велик, и никто не проронил ни слова. Тишину нарушал только шум воды за бортом и крики гондольера на поворотах.
– Хой…
– Хой…
Эймос посмотрел на свою жену – она сидела неподвижно и тихо. Потом на эту вселенскую суку, поворачивавшую аккуратно причесанную голову из стороны в сторону, видимо, пытаясь определить, куда они направляются, и вдруг ему показался символичным такой конец их брака, просто идеальный финал – он едет с этой поганой антисемиткой туда, где пять сотен лет назад начинались гонения на евреев.
Гондола остановилась.
Позади гондольер что-то спросил по-итальянски и показал куда-то, Лайла кивнула, встала и вышла из гондолы, за ней Джессика и, наконец, с превеликой осторожностью, Эймос. Гондольер привязал свою лодку, сделал знак следовать за ним и быстро пошел куда-то.
Миссис Роуэн поспешила за ним, спрашивая:
– Скажите мне, куда мы идем?
– Он не capisco, – сказала Лайла матери.
– Эймос, скажи мне.
– Я не знаю.
Гондольер шел впереди, они едва за ним успевали, без конца поворачивая, протискиваясь по узеньким улочкам.
Эймос прихрамывал позади всех, вспоминая, как однажды слышал рассказ старого шотландца о своей стране лосося, где он родился: «Это дикое место, и если вы там заблудитесь, то просто умрете». Эймос прибавил шаг, стараясь держаться поближе к Лайле, вдруг пришла мысль, что если гондольер, хотя и вполне еще молодой человек, вдруг свалится в одном из узких переулков с сердечным приступом, Эймосу придется самому искать обратный путь к гондоле, потом к Гранд-каналу и… опять его настигало сумасшествие! Оно свело на нет его брак, превращая в пытку… Теперь ему отчаянно хотелось помассировать кулаком поясницу, однако перевешивало еще большее желание сыграть на коленных чашечках, но это было невозможно, только если взять и лечь на землю… Гондольер остановился, указывая вперед.
Они прибыли на место.
Эймос озирался вокруг, испытывая разочарование. Не на что было смотреть. Несколько уродливых старых зданий вокруг уродливой площади. Пустой площади, если не считать нескольких уродливого вида людей, еле различимых в темноте.
Лайла сделала знак гондольеру, чтобы тот подождал, и рука об руку с матерью зашагала вперед. Эймос молча последовал за ними, и когда они остановились в самом центре площади, тоже остановился. Отпустив руку матери, Лайла широко раскинула руки и закружилась на месте – блондинка в лунном свете.
– Ну? – произнесла она.
– Здесь замечательно, – сказала миссис Роуэн.
Лайла резко остановилась:
– Но ведь тебе не нравится.
– Я же сказала – очень нравится.
– Но ты не думаешь так, мама. Я знаю, когда ты разочарована.
– Я не разочарована.
– Тогда дай мне услышать немного восторга в твоем голосе.
Эймос отошел на шаг, молча за ними наблюдая.
– Здесь красиво, Лайла.
– Ты так не думаешь.
– Да нет же. Я думаю, что это одно из красивейших мест в Венеции. Но что это за место, Лайла?
– Красивее, чем Сан-Марко?
– Красивее.
– Чем Гранд-канал?
– Еще бы! Но…
– Ты лжешь. Ты просто не хочешь меня расстраивать.
– Лайла, да что с тобой? Мне нравится здесь. Я же сказала: это великолепное место.
– Еще.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что хочу тебе верить. Хочу знать, что ты говоришь правду.
– Что еще? Великолепное, красивое, замечательное, удивительное…
– Но слишком удивительное, – оборвала Лайла, – странное?
– О, немного странное, но то, что надо. Что за непонятное поведение! Где мы, Лайла?
– Это и есть мой сюрприз.
– Я знаю, дорогая. Но как ты разыскала его?
– Это было легко. В любом справочнике на букву «Г», мама.
Миссис Роуэн с недоумением покачала головой, глядя на дочь.
Лайла начала смеяться.
Миссис Роуэн повернулась к Эймосу:
– Скажи ты, Эймос.
Эймос молчал.
Миссис Роуэн повернулась к дочери:
– Прекрати глупый смех. – И снова Эймосу: – Да в чем дело, Эймос? Где мы?
Эймос молчал.
– Скажи ей, – сказала Лайла. Эймос произнес слово.
Миссис Роуэн повторила слово вслед за ним и начала оглядываться вокруг, глядя на темные строения. Лайла засмеялась громче.
– Я не понимаю, – миссис Роуэн продолжала озираться, – я сбита с толку. Ты привезла меня в гетто, Лайла. Прекрасно. Теперь скажи, почему. Я что, должна превратиться в тыкву?
Лайла продолжала хохотать, и миссис Роуэн опять обратилась к Эймосу: – Ладно, говори. Я не понимаю этой шутки. Вероятно, от меня ждали, что я оценю юмор. Объясни, Эймос, это явно в твоем духе. Это должно было мне причинить боль? Свести с ума? Этого не произошло, если хочешь знать.
Молчание.