Наконец, Агриппина вырвалась из сыщиковых объятий, отступила на шаг и сказала сиплым голосом:
— И будет жить!
Спустя несколько минут Лыков заседал в обширной гостиной и пил чай. Варенька с Грушей устроились напротив и рассказывали наперебой:
— Его ударили ножом сзади под левую лопатку. Целили в сердце.
— Но оно же у него не там! — радостно воскликнул Алексей.
— Вот! А тот, кто бил, этого не знал!
Титус имел очень редкую патологию: сердце у него помещалось справа, а не слева. Это обстоятельство ничуть ему не мешало, а вот теперь спасло жизнь.
— Где это случилось?
— В конце Солдатской улцы, за бараками для обучения запасных.
— Как же он спасся, а не истек кровью?
— Его стоны услыхал Тимофей Рукавицын, юноша, который случайно проходил неподалеку.
— Тимофей Рукавицын? Не сын ли он Евлампию Рафаиловичу?
— Да, — ответила Груша. — А вы его откуда знаете? Съемщик здешний. Он нам ваши вещи с парохода завез, вот мы с Варей и побежали навстречу.
— Да мы плыли вместе на этом пароходе. Разумный дядя!
— Все семейство Рукавицыных очень порядочное. И Тимфей в родителей пошел. Он, собственно говоря, и спас Якова. Тот был еще в сознании и успел дать юноше инструкции, как остановить кровотечение. А потом впал в забытье… Но Тимофей сумел его правильно перевязать и дотащил на себе до больницы.
— Надо бы отблагодарить паренька!
— Я уже ходила к ним, предлагала триста рублей, но там не приняли. Стыдно, говорят, деньги брать за спасение христианской души.
— Хм… Ладно, я найду способ. Как Ян чувствует себя сейчас? Я могу с ним немедленно поговорить?
— Яша еще очень слаб, но в сознании и медленно поправляется. Мы можем пойти к нему хоть сейчас.
— Вот только умоюсь с дороги, и сразу пойдем. Варенька, а где мои разбойники?
— В поместье, с няней Наташей.
— А Окуньков при них?
Варвара Александровна хлопнула длинными ресницами:
— Денно и нощно, как ты и велел. А что?
— Молодец, все верно. После больницы поедем к ним.
Земская больница представляла собой длинное одноэтажное деревянное здание в конце Набережной улицы. Через полчаса Лыковы с Грушей входили в дворянскую палату, довольно чистую. Пахло карболкой и персидской ромашкой. Бледный, как полотно, с бесцветными губами, на ней лежал Титус и вяло глядел в потолок. Увидев посетителей, он сразу повеселел.
— Здравствуй, Яша! Извини — ехал и не чаял с тобой побеседовать. Есть ведь Бог, а?
— Есть… — согласно прошептал бывший грозный сыщик.
— Ты видел того, кто тебя ударил?
— Нет… Сразу потерял сознание… Потом очнулся… слышал, как он уходил… Мог повернуться, чтобы его увидеть… побоялся добьет…
— Хорошо сделал, что не повернулся. Главное, что ты живой. А этого вурдалака оставь теперь мне. У меня отпуск на два месяца — время есть.
Титус слабо улыбнулся:
— Конец ему теперь… лишь бы не сбежал…
— Но это он, маньяк? Ты, стало быть, напал на его след?
Тут Алексея ждало сильное разочарование.
— Ни на что я не напал… Ходил, выспрашивал… Все чего-то боятся… сразу замыкаются… Получил записку…
— От кого записка? И где она сейчас?
— Дома… в столе.
— Ею тебя вызвали к казармам?
— Да. Поверь, я был осторожен… Никто не смог бы подойти незаметно… Но этот подошел…
— М-да. Такое по силам лишь пластуну, и то не всякому.
— Я уже думал об этом… Такой, как ты, с военным опытом… Или охотник…
Тут вдруг Ян откинул голову и ровно задышал — впал в забытье.
— Пойдем. — Супруга потянула Алексея за рукав. — Он еще слаб, на сегодня достаточно.
Лыков отправился на поиски лечащего доктора и вскоре нашел его в коридоре женского крыла. Весь заросший коротким седым волосом, флегматичный, очень полный, эскулап толково ответил на все поставленные вопросы. Фамилия у доктора была подходящая — Захарьин[24].
— Вашему управляющему крайне повезло. Столько «если бы»… Надо признать, что и сам он сохранил присутствие духа, и очень помог своему спасению.
— Он поправится?
— Безусловно. Сильный организм, молодой. Но легкое пробито, теперь за ним придется следить всю жизнь.
24
Однофамилец знаменитого терапевта Г. А. Захарьина, основателя московской клинической школы.