— Тому виною был начальник гвардейского корпуса генерал-адъютант Милорадович, и за это я заменил его, по просьбе нашей матушки, генерал-адъютантом Васильчиковым, — поспешил оправдаться Александр. — А Милорадович пусть послужит генерал-губернатором Петербурга — эта должность по его характеру.
— Да, государь, вина Милорадовича велика, — подхватил Николай. — Самыми губительными месяцами для гвардии были те, когда она, начиная с самого 1814 года, по возвращении из Франции, осталась в продолжительное отсутствие государя под начальством графа Милорадовича. Именно в сие время и без того уже расстроенный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился... Просто уму непостижимо, государь, кому могло прийти в голову дозволить офицерам носить фраки? Добиваться докторских степеней права в заграничных университетах? Гвардия очутилась во власти растленного влияния говорунов-генералов вроде Милорадовича и Потемкина, а отсюда и все трудноизлечимые недуги... Дошло до того, что офицеры выезжают на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу... Чему такая чучела во фраке и накинутой шинели может научить подчиненного? Отсюда и следствие: подчиненность и чинопочитание исчезли, а если и сохранились, то только во фронте, а за пределами фронта сделались предметом насмешек со стороны развращенных фрачников; уважение к начальникам исчезло совершенно, служба перестала быть службой, от нее осталось только одно пустое слово, ибо я нигде в вверенной мне бригаде не нашел ни правил, ни порядка, все делалось произвольно, без усердия, без рвения и как бы поневоле, дабы только тянуть как-нибудь со дня на день...
Великая княгиня не сводила испуганных глаз с разгорячившегося Николая. Она боялась, что эта прямота ее супруга не только омрачит царя, но и может лишить их высочайшего благоволения, ибо царь не умеет забывать причиненных ему печалей и огорчений. Недовольство, каким горел сейчас великий князь, не было тайной для его супруги, он не раз говорил с нею об этом, только в еще более суровых словах. Глаза Александра вдруг сделались похожими на вставленные безжизненные стеклышки, как у большой куклы. Он шевелил губами, часто облизывал их кончиком языка. Мысль его не могла примирить одно с другим: «Как же так получается: великий князь жалуется на испорченный до невероятности порядок службы и вместе с тем бригада так блистательно показала себя на линейных учениях?» Горше всего в эту минуту было для царя видеть себя самообольщенным итогами своего почти двадцатилетнего царствования. Но твердость, с какой говорил Николай, не возмущала царя, именно таким он хотел и впредь во всем видеть своего брата.
— Неужели от носки фраков поразила гвардию распущенность? — спросил Александр, надеясь из уст брата услышать самый нелицемерный и откровенный ответ.
— Тут больше, чем распущенность, государь. Я ознакомился со своими подчиненными в бригаде. Присмотрелся внимательнейшим образом ко всему, что происходит в других полках. Присмотрелся к фрачникам и говорунам и пришел к мысли, что под военным распутством кроется что-то важное, такое, что давно должно бы стать предметом неослабного, нечувствительного наблюдения со стороны наше й преступно беспечной тайной полиции! — разгоряченно, сверкая ледяными глазами, рубил Николай. — Сия мысль руководит мною во всех непрекращающихся дальнейших наблюдениях!
— Говори, говори, что же ты умолк, — напомнил царь великому князю, потянувшемуся к графину с брусничной водой.
— Офицеров в гвардейских полках, государь, можно разделить на три разбора: на искренно усердных и знающих; на добрых малых, но запущенных и оттого не знающих порядка службы; и на решительно дурных, злонамеренных говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных...
— Гнать, гнать таких из гвардии и отовсюду, — сказал вяло, будто спросонья, царь.
— На сих зловредных говорунов я уже налег всеми силами и всячески стараюсь от них избавиться, что мне, с божьей помощью, удается... Но, государь, ограничиваться лишь одним удалением говорунов — мало. Корни дела значительно глубже, сии злонамеренные люди составляют как бы единую живую цепь, через все полки проходящую, они имеют влиятельных покровителей в обществе. Нелегко мне искоренять фрачников и говорунов. Влиятельные покровители в обществе всякий раз отплачивают мне нелепыми слухами и разными пакостными неприятностями, как только я вышвырну из полка какого-нибудь говоруна, скользкого как налим.