Погода разгулялась. Стада туч скрылись за горизонтом. Солнце подсушивало землю и мостовые.
Во всяком базаре всегда есть что-то праздничное, заманчивое. Люди приезжают на него не только обменяться продуктами и товарами, но и мыслями, новостями.
Недавно вышедший в отставку Рылеев вместе со своим острогожским приятелем Бедрягой ходили от лавки к лавке по многолюдному торговому ряду, подбирая подарок для Натальи. Товаров было так много, что у покупателей разбегались глаза.
Вдруг плотная необозримая толпа заволновалась и отхлынула на обе стороны базарной площади, уступая дорогу веренице экипажей, впереди которых скакали драгуны с саблями наголо. Боясь очутиться под копытами лошадей, испуганные обыватели и приезжие мужики лезли один на другого, жались к стенам, очищая широкий проезд. Рылеев и его спутники стояли на крыльце лавки и наблюдали за всем происходящим.
— Царь едет! — разнеслось в мятущейся толпе.
Как ветром смело шляпы и шапки со всех голов. Особо усердные падали на колени. Нашлись и сверхверноподданные, пожелавшие, чтобы по их спинам прокатилась золоченая карета, принятая за царскую. С фанатической обреченностью они лезли на освобожденную проезжую часть с намерением броситься под колеса головной кареты. Но драгуны секли их плетками по чему попало, мяли копытами, отбрасывали прочь.
Сквозь стекла было видно прямо сидящего в карете Аракчеева в мундирном сюртуке, точно таком же, как у царя. Он сидел будто неживой, глядя прямо перед собою в одну точку. Ни дать ни взять — аршин проглотил.
Рылееву стало грустно при виде людей, преисполненных раболепия. Откуда оно в них? Почему так всевластно слово «царь» над этими представителями рода человеческого, далекими от царского дворца, дворцовых нравов, не помышляющих проскользнуть поближе к царю — поближе к власти? Ничего подобного он не видел в Европе во время походов. Когда успели гордые славяне, отличавшиеся гражданскими доблестями, так переродиться, так измельчать, потеряв в себе все человеческое? Что же случилось с народом? Какой исторический катаклизм сделал его непохожим на самого себя?
— Где мы с вами в настоящий момент находимся: в европейской России, на Украине или в самом отдаленном и диком азиатском султанате? — обратился он к своим спутникам по-французски. — Я не видел ни одного француза упавшим на колени при въезде нашего императора в побежденный Париж. Они не падали и перед Наполеоном. Неужели россиянам и украинцам все еще мерещится тень Мамая с ордами баскаков? Почему такое страстное желание у моих соотечественников быть тряпкой под чьими-то ногами?
— Не у всех, Кондратий Федорович, — по-французски же ответил Бедряга. — Не мне напоминать вам о том, что вы лучше моего знаете.
И все-таки Рылееву было несказанно грустно в эту минуту. Поезд проследовал к дому украинско-слободского гражданского губернатора Муратова.
Людское море снова затопило всю обширную площадь и вливающиеся в нее улицы. Базаром шли в обнимку подгулявшие отставные чугуевские казаки и пели песню про вольную Запорожскую Сечь. В песне было так много правды исторической и человеческой, что Рылееву захотелось пойти за казаками, дослушать песню до конца. Он повеселел, песня отогнала от него мрачные раздумья. Очевидно, безымянные творцы песни были не из таких, кто недавно пытался броситься под колеса золоченой кареты.
Среди подгулявших отставных Бедряга признал своих старых знакомых. И когда казаки остановились перед лавкой, в которой продавались кашемировые шали, Белдряга окликнул их, поздоровался, смеясь, пустил прибаутку:
— Как чугуевские запоют, в Харькове во всех кузнях молотки сами собою закуют? Для кого, усачи отставные, шали торгуете: для жен-казачек или для полюбовниц?!
Казаки, а их была тут целая маленькая дружина, приняли Бедрягу как своего. Тотчас Бедряга познакомил с ними Рылеева, назвав каждого отставника по имени.
Для Рылеева такое знакомство было сущей находкой. Он давно порывался съездить в Чугуев-городок, о котором в последнее время много говорилось по всей Украине в связи с укоренением там поселенных войск.
— Что там новенького у вас в Чугуеве? — спросил Рылеев казака Петра Гудза.
Гудз расправил вислые, мочального цвета усы, сказал с хрипотцой:
— Аракчеев царю в ухо дует, а весь Чугуев горюет...
— Приходилось видеть Аракчеева? — поинтересовался Рылеев.
— Приходилось, — басовито сказал другой казак, Малафей Трубчаников. — Вот как бог сотворил Аракчеева: две жердины поставлены, к ним два полена приставлены, заместо души — горсть собачьих кишок, на плечи — пустой горшок.