— Что так расшумелись, отставные казаки? Потише надо. В Харькове вот уже четвертый час находится их превосходительство генерал от инфантерии и кавалер граф Аракчеев. Приказано: всем чугуевским жителям, вошедшим и не вошедшим в поселенные, строевым и отставным, малолетним и инвалидам, незамедлительно покинуть ярманку и нынче возвратиться к своему местожительству... О чем довожу до вашего сведения, отставные казаки, и прошу долго не задерживаться.
— А вот как дело свое успешно завершим, так и к местожительству воротимся, — сказал, нахмурившись, Гудз.
— Что же у вас за дело такое неотложное? — заинтересовался комендант.
— Садись с нами да выпей за успех нашего дела, тогда все и скажем, — пригласил Санжара и подставил к большому артельному столу еще три стула.
Салов и оба его спутника сели за стол.
— Так вот, господин полковник, выпьем за успех нашего дела, которое направлено к пользе и благу военного нашего поселения! — налив чарки, провозгласил Гудз. — Мы не враги своему отечеству и государю! Мы были, есть и останемся верными его слугами.
— Отчего не выпить за такое дело, — согласился Салов.
Выпили. Налили еще по чарке.
— А какое же дело-то все-таки, в чем оно заключается? — решил уточнить Салов.
— Дело доброе, дело божеское, — хитро щурясь, принялся разъяснять Гудз. — Не будем таиться от тебя, комендант, как единомышленника нашего, поскольку ты уже выпил за успех задуманного нами дела. Не хотим мы больше военного поселения, оно затеяно дьяволом да Аракчеевым, а не государем. И государю такая дьявольская мучительская затея не нужна. И мы, все поселенные казаки нескольких округов, задумали истребить графа Аракчеева.
У коменданта от такого разъяснения кусок застрял в горле. Он закашлялся и долго не мог освободиться от застрявшего в горле куска.
— Убьем собаку бешеную — и поселениям военным наступит конец, — добавил Санжара. — Ухайдакаем мучителя — люди скажут нам спасибо! Уж мы его живком не выпустим на этот раз из Харькова...
Салов, будто обжегшись, отскочил от стола.
— Я не пил за такое дело... Я ничего не слышал... Я ничего не знаю... Я приказываю вам...
Но Санжара и Гудз схватили его за руки и силой усадили на прежнее место. Полицмейстер и ротмистр с надеждой озирались на дверь, но оставить командира не осмелились.
— Как не пил? Вон икона свидетельница, если свидетельства живых людей будет мало, — грозно заговорил Яков Ламанов. — Пил и одобрял наш замысел!
— Образумьтесь, казаки, не губите себя и семьи ваши... — лепетал Салов. — Такими штуками не шутят.
— А мы и не думали шутить! Казаком сказано — саблей казацкой будет сделано. Можешь, ежели ты иуда-предатель, нынче сказать Аракчееву, что мы все на Евангелии поклялись лишить его живота. И клятву свою исполним не нынче, так завтра!
Полковник видел, что с ним не шутят.
— Помни, комендант, и то: сам ты и твоя семья в наших руках. Пойдешь против мира — несдобровать ни тебе, ни твоей семье...
— Нет, казаки, я с вами не пил за ваше дело. Я думал, что вы уговариваетесь идти всем поселением косить сено для полковых лошадей, которое не было вовремя скошено... Я пил за сено для полковых лошадей... — бормотал Салов, бледный как полотно.
— Значит, ежели тебя живком отпустить отсюда, завтра же всех нас выдашь собаке Аракчееву? — с угрозой спросил Распопов, положив руку на рукоять кривой сабли, висевшей у него на боку.
— Я ничего не знаю... А раз не знаю, то и выдать не могу, — поторопился успокоить казака Салов.
— Если так, то и разговор будет совсем другой, — сказал Санжара. — Тогда тебе, комендант, вольная воля и заступничество от всех от нас. И твоей семье тоже. И еще тебе одно предупреждение: тому не будет ни прощения, ни спасения, кто выдаст братьев Тареевых... За каждого из Тареевых предатель поплатится головой. Тареевы — всему нашему делу голова. И горе тому подлецу, который хоть один волос уронит с головы братьев Тареевых...
— Я ничего не знаю... Я ничего не слышал... — повторял Салов.
— Мы сказали тебе, комендант, все, что думают десять тысяч человек — жителей Чугуева, — предупредил Ламанов. — И ты это помни. Весь Чугуев, весь Харьков молятся за здравие того, кто оглоушит собаку Аракчеева... И ты не мешай вольному народу... Помешаешь — пропадешь, как червец последний.
Когда Салова и его спутников отпустили от артельного стола, инвалиды Бордак, Тыслюк и Казаков уже покинули ресторацию. Однако отставные не собирались прекращать угощения, вошедшего в полную силу. Разговор их с чугуевским комендантом привел Рылеева в восторг, и он предложил выпить еще по чарке за вольных казаков.