— Каждый из нас посодействует. Я думаю, что это лучше всего устроить через полковника Аврамова, он может дать подорожную по казенной надобности. А вы с генералом Орловым давно знакомы?
— Совершенно незнаком, я даже никогда его не видел.
— Судя по тому, как он начал действовать во временной под его началом 16‑й дивизии, — личность весьма примечательная в своем роде, — осторожно отозвался Пестель.
— Многие из моих знакомых превозносят его как человека высокого ума и отменных душевных свойств.
— Ваши знакомые не ошиблись. — Якушкин не видел лица Пестеля, но по тону его понял, что тот улыбается. — Орлов во всем удалец, но не на чужой, а на свой, орловский, образец! Таким он показал себя и при подписании акта о капитуляции Парижа, и при отчуждении Норвегии от Дании, и при подписании представления от имени недовольных генералов на имя государя, и в своих выступлениях в Киеве на собраниях Библейского общества... Став командиром 16‑й дивизии, удалец Орлов не изменил своей орловской привычке и уже, говорят, первыми же своими приказами по дивизии успел вызвать недовольство командира корпуса, бурбона из бурбонов Рудзевича... Какова цель вашей поездки к Орлову?
— Вручить ему письмо от генерала Фонвизина и приглашение на съезд в Москву.
— Участие Орлова в работах съезда было бы большим приобретением для Союза благоденствия, — сказал Пестель и тут же предупредил Якушкина: — Но имейте в виду: генерал Орлов человек со странностями. В этом я имел возможность убедиться во время его недавнего пребывания в Тульчине. Он заехал сюда по пути в Кишинев, тогда-то формально мы и приняли его в Союз благоденствия.
— Что вы имеете в виду под формальностью?
— Точное исполнение уставных требований: принесение присяги, составление подписки... Впрочем, Орлов до формального акта принятия давно был наш.
— Чем же особенно орловские приказы по дивизии возмутили Рудзевича? — заинтересовался Якушкин.
— Прежде всего явно выраженным либеральным духом. И начальник штаба армии генерал Киселев заинтересовался приказами Орлова, но только не с той стороны, с какой Рудзевич. А писал Орлов вот что. — Пестель по памяти процитировал: — «Я сам почитаю себе честного солдата и другом и братом. Я почитаю великим злодеем того офицера, который, следуя внушению слепой ярости, часто без нужды и даже без причины употребляет вверенную ему власть на истязание солдат... Строгость и жестокость суть две вещи совсем разные, одна прилична тем людям, кои сотворены для начальства, другая свойственна тем только, коим никакого начальства поручать не должно...» Не правда ли, великолепно? — засмеялся Пестель. — Этот приказ Орлов велел прочитать войскам в каждой роте самому ротному командиру, а ежели будет рота рассеяна по разным квартирам, то сделать общий объезд оным. И предупредил всех командиров о том, что ежели при объезде полков солдаты по спросе их генералом скажут, что им сей приказ неизвестен, то за сие укрывательство будет строго взыскано с ротных командиров.
— Молодец Орлов! — воскликнул Якушкин.
— Все порядочные командиры обрадовались такому приказу, но зато вся офицерская гнусь, вся сволочь, какой немало в дивизии, пришла в крайнее смятение и возненавидела Орлова. До его прихода в дивизию среди солдат было много побегов, многие солдаты службу считали тяжелей каторги и потому охотнее шли на каторгу, чем в казармы. «Человеколюбцы» в генеральских мундирах ввели смертную казнь за побег из армии. Число казней росло с каждым месяцем, а число побегов не уменьшалось. Орлов без казней и палок уже почти прекратил побеги... Но злопыхатели из начальников и подчиненных не перестают измышлять против него все новые и новые козни. Кстати, — Пестель приподнялся на постели, — хочу попросить вас, Иван Дмитриевич, выполнить одно приятное поручение к Орлову. Недавно, пользуясь служебной поездкой в Тульчин, майор Вержейский, капитан Гимбут, прапорщик Понаревский, все трое подлецы один другого грязней, а с ними еще штабс-капитаны Станкевич и Гнилосиров, предприняли попытку восстановить против генерала Орлова, как против самого опасного карбонария, начальника штаба 2‑й армии. Но Киселева в этот раз не оказалось на месте. Он находился в инспекционной поездке. Эти подлецы оставили пакет с доносом старшему адъютанту Бурцову для передачи генералу в собственные руки. Бурцов изыскал способ проникнуть в содержание письма и передал его не Киселеву, а мне. А я, пользуясь вашей поездкой в Кишинев в дивизионную квартиру, вручаю его вам, чтобы вы передали сей грязный донос Орлову. — Пестель соскочил с постели, достал из ящика письменного стола засургученный пакет и подал Якушкину. Тот немедленно положил пакет в свой портфель. Улегшись снова под одеяло, Пестель сказал: — Пускай Орлов обратит самое серьезное внимание на поименованных мерзавцев и при первом подходящем случае выгонит их из дивизии или отдаст под военный суд. Полковник Охотников мне как-то говорил, что вся эта пятерка изветчиков показала себя мастерами палочных дел, ненавидима солдатами и презираема остальными офицерами.