У семеновцев были сильные соперники из Уланского эскадрона, особенно среди улан на каждом смотре отличался Иван Минаев-меньшой, поступивший в эскадрон из Тульского рекрутского присутствия. Успехи у него были немалые, он не раз получал награды из рук государя, но обойти в состязаниях семеновцев Жикина, Хрулева, Грачева, Амосова ему все же не удавалось. Семеновский полк до того был горд своими фехтовщиками, что за всякого, кто отличился в соревновании в присутствии государя, товарищи, с позволения своих командиров, ходили в наряд вне очереди, дневалили, стояли на часах в непогодь и стужу. Но зато отличившиеся не зазнавались, считая свои победы победами всего славного Семеновского полка. Наградные же золотые империалы клали в общий котел.
К назначенному сроку в Михайловский манеж сходились из разных полков гвардейцы-фехтовщики в сопровождении командиров. Их встречал «король фехтования» — поджарый, узколицый капитан Вальвиль, придирчиво осматривал на каждом мундир, гетры, башмаки, застежки, пуговки, пряжки, проверял, хорошо ли отбелены мелом панталоны, нафабрены ли усы, а потом расставлял на дощатом полу по номерам.
И нынче, как и на предыдущем состязании, первыми на номера становились семеновцы, которых привел в манеж Сергей Муравьев-Апостол.
Иван Матвеевич вместе с генерал-адъютантом Потемкиным приехали в дрожках за несколько минут до появления в манеже государя.
Все номера уже были расставлены, когда вошел в манеж Александр. На нем был черный мундирный сюртук с широкими светлыми эполетами, черные узкие панталоны, черные чулки и черные башмаки с прямоугольными носками.
Долговязый Вальвиль, в белых панталонах и белых чулках, вскинул над головой рапиру и замер на минуту в приветственной позе. Его примеру последовали и все фехтовщики, что стояли по номерам. Царь и прибывшие с ним великие князья Константин, Николай и Михаил, а также свитские офицеры заняли место на дощатом возвышении, недалеко от кафельной печи.
— Все-таки темновато, — сказал царь и распорядился зажечь свечи в настенных канделябрах и подвесные жирники.
В манеже стало светло, и это придало состязанию оттенок праздничности.
Иван Матвеевич стоял напротив возвышения в группе военных и штатских, среди которых были сенатор и поэт граф Хвостов, издатель и педагог Николай Греч, поэт Николай Гнедич, сенатор Оленин, генерал Милорадович. Император подозвал Потемкина, о чем-то перемолвился с ним несколькими словами и знаком попросил встать рядом.
— Начинай! — по-французски приказал Александр фехтовальному учителю.
— Ан-гард! — скомандовал пронзительно звонким голосом Вальвиль и опустил рапиру.
И начались захватывающие поединки. Выучка, ловкость, находчивость, напор, не переходящий в остервенение, какое-то особенное удальство отличали бой каждой пары. Здесь чувствовалось не только умение техническое, но и вдохновенность.
— Семеновцы? — спросил, довольный увлекательным зрелищем, государь.
— Отборные роты вашего величества! — звонко прокричал Вальвиль, знавший, что царь тугоух и бывает очень недоволен, когда отвечают на его вопросы тихо.
— И здесь узнаю моих семеновцев-молодцов! — не скупился на похвалы Александр.
Вальвиль, польщенный похвалами, буквально бесновался, размахивал руками, чтобы придать еще больше жару и прыти и без того разгоряченным борцам.
Государь поманил его пальцем к себе.
— Лучших, на кого я укажу, ставь особо! Из них я образую показательную команду.
И Александр, наблюдая в лорнет за боем, стал время от времени давать указания Вальвилю:
— Обоих в первой паре...
Этой парой были Грачев и Жикин.
— Крайнего слева во второй паре!
Этим отличным фехтовщиком оказался Хрулев, рядовой роты его величества.
— Крайнего справа в четвертой паре!
Этим крайним был унтер-офицер Мягков той же роты.
Состязание продолжалось, группа особо отмеченных вниманием государя увеличивалась. Из всех рот государевой повезло больше всех — сверх дюжины ее фехтовщиков получили отличие. Семеновцев сменили уланы, уланов — преображенцы, преображенцев — измайловцы. Среди уланов, как и ожидали, опять отличился Минаев-меньшой. В заключение состязания Вальвиль поставил на номера отборных мастеров и снова скомандовал:
— Ан-гард!
И вот тут-то начался настоящий спектакль. Блистали в нем ловкость, мужество, мастерство. У Ивана Матвеевича, забывшего о всех своих тревогах, порой морозец подирал кожу. «Ежели на полу манежа столь великолепны они, то какими же они были на поле Бородина? — с восхищением думал он, наблюдая за поединком. — Кто велик и восхитителен здесь, в этой игре, тот еще более велик и восхитителен в бою. Как я благодарен Потемкину за приглашение...»