Пока продолжалось состязание, Иван Матвеевич почти ни разу не поглядел на возвышение, где стоял царь. Да и царь не обращал внимания ни на кого в манеже — он весь был поглощен рапирной схваткой. Великий князь Николай Павлович, сверкая холодно большими выпуклыми глазами, все время шевелил золотистыми усиками, будто у него под губой застряло что-то, мешающее ему. Он стоял ступенью ниже Александра. Из-за его плеча было видно округлое красное лицо Константина Павловича с привздернутым, похожим на круглую пуговицу, носом. Он был уже лыс и не старался прикрывать свою плешь кивером.
Сергей Муравьев-Апостол стоял как раз напротив великого князя Николая Павловича, взглядывая на него исподлобья. Ему не свойственно было чувство мстительности, но счет свой с великим князем Николаем он не считал законченным. Он не знал, когда и как этот счет будет оплачен, но что он должен быть оплачен — в этом у него не было никаких сомнений. Николай Павлович, отличавшийся превосходным зрением, видел каждую морщинку на лбу гордого, как и отец, младшего Муравьева-Апостола, видел то возгорающийся, то угасающий взгляд офицера. Взгляд этот запомнился ему с дворцового бала.
Вальвиль скомандовал отбой. Александр сошел на дощатый пол, разрисованный номерами, и стал оделять фехтовщиков золотыми империалами десятирублевого достоинства, которыми были набиты карманы его сюртука. Потом громко поблагодарил командира Семеновского полка генерал-адъютанта Потемкина и через него всех офицеров, нижних чинов и рядовых.
Иван Матвеевич был уже на выходе из манежа, когда его нагнал Потемкин и сказал:
— Государь был приятно удивлен твоим присутствием. Сказал: только сейчас по вине близорукости увидел, что здесь находится Иван Матвеевич Муравьев-Апостол... Желает, чтобы ты подошел к нему. Пойдем, пойдем туда, пока он весел и слушает анекдоты свитских.
У Ивана Матвеевича будто ноги приросли к полу. Мысленно он укорил себя за то, что приехал в манеж. Какой же может быть деловой разговор в манеже в присутствии свитских шутов? Государь скажет несколько малозначащих слов, милостиво улыбнется и таким образом ловко отделается от него.
— Что с тобой, Иван Матвеевич? — тормошил за рукав Потемкин. — Медлить нельзя... Его величество может обратить внимание на эту твою вялость.
— Что ж, пойдем.
Вместе с Потемкиным Иван Матвеевич пошел туда, где Александр, окруженный свитой, что-то рассказывал о Меттернихе. Его рассказ, очевидно, был остроумен, все смеялись, а генерал Милорадович просто покатывался со смеху, не переставая повторять:
— Душа моя... Душа моя...
Иван Матвеевич поклонился... Царь, закончив рассказывать, взял его под локоть и повел в глубь манежа. Серые навыкате глаза великого князя Николая Павловича будто заледенели.
Едва они отделились от свиты, царь заговорил и не замолкал ни на секунду — так он всегда поступал с собеседником, которого не хотел слушать. Он говорил подряд, без перерыва, говорил так, чтобы занять все время, отведенное для встречи, и не дать собеседнику ничего сказать основательно.
Муравьев-Апостол разгадал этот маневр, но ничего не мог ему противопоставить: было бы невежливо и недостойно с его стороны прерывать монарха, не дослушав или не дав ему высказаться до конца. Монолог Александра длился весь путь вдоль манежа до самой стены и продолжал литься неиссякаемым потоком после того, как они повернули обратно.
— Я еще не имел возможности принять некоторых посланников. Министры Козодавлев и Траверсе так и спят на портфелях у меня в секретарской. Некогда... Ну, вот мы и хорошо с вами поговорили. Мне представляет удовольствие выразить вам признательность за усердие и прилежание, что оказали вы отечеству на посту моего посланника.
Иван Матвеевич принимал эту похвалу лишь как долг вежливости, и не больше. За ней скрывалось полнейшее равнодушие к нему и его дарованию.
— Мне нужны способные люди на поприще мирного преображения отечества, — продолжал Александр. — Все требует пересмотра... Но почему-то у многих умных людей появилась странная привычка имена свои скрывать за псевдонимами. Недавно меня познакомили с выдержками из «Писем» неизвестного автора, помещенных в «Сыне отечества». Анонимы крайне неудобны: прочитав, не знаешь, кого поблагодарить...
— Ваше величество, автор «Писем» имеет честь беседовать с вами.
Александр не придал никакого значения этому признанию и продолжал говорить свое:
— Мне нужны слуги умные, но не умничающие. Ныне же у всех появилась страсть, равная болезни, — умничать, учить других. Все будут умничать, а кто же будет исполнять проекты умников? Плохо тому государству, где много думающих. Многодумие приводит к плодословию, а плодословие — к бесплодности. Я ж помышляю лишь о благоденствии моих подданных, и тот, кто разделяет мои помышления, всегда мною будет замечен и отличен.