— Как это случилось? — спросила княгиня Вера Федоровна Вяземская.
— Мы весь год ожидали возвращения государя с нетерпением, — отвечал Якушкин. — Наконец взвился флаг над Зимним дворцом, и в тот же день велено было всем гвардейским офицерам быть на выходе. Приехали и артиллерийские офицеры, но их, по приказанию благословенного, не пустили во дворец. Это артиллеристов-то! Богов войны... — И голос Якушкина дрогнул.
— Такие оскорбления офицерской чести — чести всей гвардии — и дальше оставлять безнаказанными, неотомщенными нельзя! Никак нельзя! — сурово произнес Лунин.
— Как? Не пустили во дворец? — удивленно спросила княгиня Вера Федоровна.
— Княгиня, не удивляйтесь. Герои отечественной войны выходят из моды при дворе, — сдержанно объяснял Якушкин. — Мерзавцы и подлецы с удивительной поспешностью занимают все позиции в государственных учреждениях. Есть такой негодяй полковник Таубе, которого готов убить любой офицер и солдат. Этого пакостника Таубе решительно все ненавидят, но он обласкан царем, он стал личным шпионом царя. Царь верит его клеветническим доносам... По доносам Таубе изгоняются из гвардии отличные военачальники и офицеры. Более пяти гвардейских офицеров уже переведены в армию... Все через того же доносчика, подлеца, пострадали оба князя Горчаковы. Изгнание лучших только началось, и конца ему не предвидится...
— А конец должен быть положен, господа! И с этим мешкать нельзя! — повторял Лунин. — Есть способы воспрепятствовать изгнанию лучших!
Приехал князь Сергей Волконский, за ним — чета Ожаровских. Возбужденный вид гостей был понятен графу Адаму и его супруге — здесь уже обо всем знают.
— Это правда, Адам Петрович? — спросил Сергей Муравьев-Апостол. — Нам кое-что рассказали о твоей приятной и поучительной беседе с другом юности на балу.
— Все правда, господа, — с тоской и болью сказал Ожаровский. — Вот взгляд императора на русских: каждый из них плут, или дурак, или свинья. Это было сказано во дворце в присутствии многих.
Будто камень тяжелый на сердце каждому положил граф своим рассказом.
Каждый сейчас вспомнил пройденные дороги войны, бесчисленные лишения, страдания, потери, вереницу триумфальных арок во всех городах и городках, через которые пришлось пройти победоносному русскому воинству. И за все это получить такую благодарность!..
Сергею Муравьеву-Апостолу в эту минуту показалось, что щеки Лунина почернели, будто обуглились. Не сказав ни слова, Лунин куда-то удалился из гостиной и не возвращался. Всем было одинаково больно и тяжело. Возмущение не укладывалось в слова, и потому в гостиной водворилось молчание. Вскоре покинул гостиную и князь Сергей Трубецкой.
— Для меня, господа, столь пренебрежительный и оскорбительный тон царя в разговоре о русских не новость, — заговорил генерал-майор князь Сергей Волконский. — Мне памятен смотр наших войск на обширной равнине под Вертю. При падении с лошади я зашиб ногу, и это обстоятельство позволило мне уклониться от участия в смотре в роли деятеля; я, прихрамывая более по расчету, нежели от боли, был просто зрителем. Все союзные владыки с их свитами теснились на кургане под Вертю, и я стоял на том же кургане неподалеку от них. Наш царь особенно внимателен был к английскому главнокомандующему Веллингтону. Смотр всей русской армии составлял зрелище на всю жизнь незабываемое. Вся огромная равнина кипела войском, сошедшимся сюда с разных направлений. Стройность движений и отменный наружный вид всех родов войск был выше всякой похвалы... Хотя мы-то, русские офицеры, непосредственные устроители этого зрелища, лучше всех знали, что кроется под сим наружным лоском и блеском. Снаружи кажется все глянцевито, гладко, чисто, а копнись внутрь — все шероховато, подмазано, а часто и гадко, бессовестливо... Но ведь на гадком и бессовестливом у нас все держалось и ныне на том же держится. И вдруг вот что произошло...
Вся русская кавалерия на том смотре была в полковом составе в шесть эскадронов. Не знаю, что тому виною: война ли с неизбежными тягчайшими потерями, нерадение ли командира Владимирского уланского полка, только этот полк оказался почему-то в четырехэскадронном составе... Несмотря на скорость движения, четкость церемониального марша и густоту оного, недочет двух эскадронов в этом полку не ускользнул от глаз Веллингтона, и он спросил императора:
— Почему полк не в полном составе?
И вот тут-то, будто из рога изобилия, из уст нашего императора посыпалась самая оскорбительная брань в адрес русских. Государь не затруднялся на этот раз в выборе слов и выражений. Однако Веллингтон, не придавая значения отдельному частному замечанию, в целом с великой похвалой отозвался о выучке и устройстве русских войск.