Выбрать главу

А царь, воздав творцу «Колесницы» должное, продолжал:

— Богатыри не знают усталости ни в бою, ни в труде. Для поэтов в России наступает истинно золотой век! Еще раз, Гаврила Романович, усердием вашим и верностью престолу покажите пример всем, кто достоин вашего внимания. С божьей помощью я победой закончил войну с Наполеоном. Мне господь помог устроить внешние дела России, теперь примусь за внутренние. Да вот тебе — людей нет.

— Как нет людей, ваше величество? Это в такой стране, как наша Россия, будто нет людей! Люди есть, ваше величество, — отвечал с задором Державин, пользуясь паузой в речи царя. — Нужные люди есть, людей много, но они в глуши, в тени, на отшибе, их искать надо. Без добрых и умных людей и свет бы не стоял... Бог-то бог, государь, но с одним богом, без людей и Парижа бы не удалось взять. Пустых и бесполезных для дела, государь, надо увольнять, а способных и полезных приближать. Вот вам Иван Матвеевич и два его отличных сына, — указал Державин на Муравьевых-Апостолов, — разве не достойны того, чтобы поручить им любое большое дело общественное? Укоризной будет сильной в потомстве, государь, веку нашему, если таковые люди останутся незанятыми делами отечества.

— Несомненно, Иван Матвеевич достоин служить отечеству, — живо отозвался царь. — Достоин. И он будет служить. Я хочу только, чтобы он отдохнул и запасся силами. А сыновья его уже мне служат, их службой я вполне доволен. Таким русским офицерам, как Муравьевы-Апостолы, как Волконские, Потемкин, я обязан блестящим устройством моей армии и гвардии, что и было показано всей Европе на смотре в Вертю...

Муравьевы-Апостолы вспомнили все, что недавно говорил князь Сергей Волконский о поведении царя на смотре в Вертю — это плохо вязалось со словами Александра.

А пугачевских времен сабля все сильнее притягивала взгляд Сергея.

— Вы, как известный наш писатель, — обратился царь к Ивану Матвеевичу, — согласны с тем, что сказано в «Колеснице» о Франции?

— Ваше величество, язык поэзии всегда условен! «Колесница» восхитительна в частностях ее и в целом! Но я, при всех моих претензиях к французам, считал и считаю Францию наиболее просвещенной страной цивилизованного Запада. Я не исключаю, а предполагаю почти с уверенностью, что мои суждения, не раз высказанные в «Сыне Отечества», страдают односторонностью. Это случилось, может быть, потому, что от моих «Писем» пахнет дымом и кровью отечественной войны.

— Вы верующий? — спросил царь.

— Без веры, государь, не могут существовать ни личность, ни общество. Ослабление религии и привело к развращенности нравов среди французов, — убежденно ответил Иван Матвеевич.

— По-моему, Гаврила Романович очень верно подметил вредность для всякого общественного спокойствия излишних мудрствований философов и щедрости государей, — сказал царь.

Иван Матвеевич почувствовал в этих словах намерение царя испытать его и со свойственной ему ловкостью дипломата перевел вопрос из плоскости политической в плоскость литературную.

— Я находил и нахожу, ваше величество, важной и полезной разумную критику для науки. По моему убеждению, значение Лессинга как критика для науки огромно! Он оказал сильное влияние на развитие всей немецкой литературы! Мы же в этом отношении отстали от Запада и до сих пор находимся в том положении, в каком немцы находились, когда Виланд начал писать, а предрассудок Фридриха Второго противу своего языка действовал еще над многими умами.

— Что же спасло немцев и вывело их на истинную дорогу? Или они все еще блуждают по бездорожью? — спросил царь.

— Их спасло то, что они всегда учились у древних. Не подражали, а учились, государь.

— Что же замедлило ход нашей словесности?

— Внесение в нее псевдоклассицизма, государь! Псевдоклассицизм подсушил многие самые глубокие корни отечественной словесности. Как бы некоторые критики и поклонники псевдоклассицизма ни восторгались героями Расина, но все-таки из-под псевдоклассической тоги у них выглядывают французские красные каблучки.

— Значит, все псевдоклассики пустые сочинители?

— Нет, ваше величество, они вовсе не пустые! В сочинениях выдающихся французских псевдоклассиков ума много, но вот изящной природы, во всей ее очаровательной простоте, нет ни в одном. А это очень плохо. Везде натяжка, нигде не встретим живых цветов, которые мы с истинным наслаждением видим в природе...