Семеновские солдаты и матросы ушли.
Милорадович, состоявший в давнишней дружбе с отцом Сергея Муравьева-Апостола, обнял за плечи штабс-капитана и дружески спросил:
— Как служба, земляк?
Муравьев-Апостол растерялся от такого вопроса: почему земляк?
— Ты по деду — серб?
— Да, отец моей матери был серб.
— Я тоже происхождением серб, значит, мы земляки, — весело объявил Милорадович, любивший умную, талантливую офицерскую молодежь. — Как вы находите песни Федора Глинки?
— Нахожу их превосходными! Глинка в тяжелые для отечества годы снискал себе славу храброго воина и вдохновенного певца! Не знаю, кто из поэтов выразил лучше Глинки гнев и священное ожесточение наше против врага!
— А доходят ли эти патриотические песни до солдатской души? Живут ли они среди моих гвардейцев? — поинтересовался Милорадович.
— Живут. Гвардейцы с охотой поют его песни. Не только поют, но и читают. Всему помехой — неграмотность подавляющего большинства наших солдат, — сокрушенно делился своею болью Муравьев-Апостол. — Думается, наступил срок занятия фрунтом увязать с обучением солдат чтению и письму. Михаил Андреевич, гвардия — гордость императора, и неужели не прискорбно видеть ее неграмотной, невежественной? А какой способный, переимчивый и любознательный народ у нас в полку!.. От вас многое зависит... А мы, гвардейские офицеры, готовы всеми силами помочь нашим солдатам в овладении хотя бы начальной грамотой.
— Душа моя, если бы все зависело только от меня, то завтра же я всю гвардию засадил за буквари и аспидные доски.
— От кого же зависит? От государя? Внушите ему...
— Если бы я был граф Аракчеев, то ничего бы не стоило внушить. Но я, увы, не Аракчеев, а всего-навсего Милорадович.
— Неужели наши солдаты, добывшие такую честь и славу своему государю, не заслужили внимания властей? Неужели никто не задумывается над облегчением их страшной участи?
— Многое, если не все, будет зависеть от того, кто сядет справа и кто слева от царя...
— В Сенате? В Государственном совете?
— За обедом в узком составе. Сенат, Государственный совет, Кабинет министров — все это, душа моя, пустой звук. Решают дела России два человека. Что есть наш Государственный совет? Аракчеев. Сенат? Тот же Аракчеев. Я с вами говорю так откровенно лишь только потому, что знаю, чей вы сын... — Милорадович с улыбкой заглянул Сергею в лицо, слегка сжал его плечи и, отпустив, подошел к хозяину, чтобы откланяться.
8
На гауптвахте Нового адмиралтейства было сыро и холодно в любое время года.
У Антона, с детства страдавшего от простуды, сильно ломило ноги и руку, припухшие в суставах. Темничному томлению не было видно конца. Он тревожился за Маккавейку, ничего не зная о его судьбе.
Вместе с Антоном на гауптвахте изнывали ткачи Новгородской казенной парусной фабрики. Их было около двух десятков человек. Исхудалые, бледные, они словно тени бродили по гауптвахте. Одни сокрушенно вздыхали, другие усиленно молились, выпрашивая у всевышнего избавления от темницы, третьи, отчаявшись во всем, страшно бранились, не щадя не только владыки земного, но и небесного. Однако ничто не помогало. Двери гауптвахты оставались запертыми, таскать по допросам перестали, и в суд, на который у всех была последняя надежда, не звали.
Парусинщик Дмитрий Вшипов, смуглый мужик, с густыми, вразлет, бровями, присев рядом с пригорюнившимся Антоном, сказал участливо:
— Не вешай носа, может, все уладится... Какими судьбами тебя занесло в этот проклятый, пропади он пропадом, Питер? Тут вольготно живется только барской сволочи, а простому человеку — смерть.
— Захотелось отпробовать бесплатно быка жареного на золотых копытах и в серебряных рогах. Думалось, с победой-то над вором-хрянцузом царь раздобрится, не то что быка не пожалеет зажарить — велит и фонтаны вином зарядить...
— Вот он тебя и зарядил на гауптвахту, — мрачно улыбнулся другой парусинщик, Филат Лебедев, беспрестанно кашлявший и плевавший на пол сукровицей. — Еще не так зарядит...
— Теперь и сам вижу, что шибко мы с моим мальчонком обмишурились, — обреченно вздохнул Антон. — Понадеялись на бывалошнее, ан бывалошнее больше не родня нонешнему.
— Какое бывалошнее? — поинтересовался Вшипов. — Пугачева, что ли, вспомнил?
— Когда государь, ныне царствующий, венчался, так жареного быка выставлял перед дворцом для всего простонародья. И винца по кружке. Мне самому о ту пору привелось быть в Питере. Хлебнул во здравие государя, посчастливило, и косточку бычиную пососал...
— И не растоптали? — спросил кто-то из глубины мрачной гауптвахты.