— Смотря какую... Правда разная бывает, — уклонялся от прямого ответа Штрик.
— Разнообразны низость, подлость, раболепие, вероломство, а правда от сотворения мира неизменна, едина и неделима! — воскликнул Рылеев и сразу вызвал шквал возражений не только среди явных противников, но и среди тех, кто всегда оставался на его стороне. Когда шум утих, Мейндорф насмешливо заметил:
— Наш поэт так и не хочет осчастливить нас своим глубокомысленным суждением.
— Напротив — жажду, — Рылеев повернулся лицом к сидящим в лодке. — По моему мнению, все мы, господа... Ну, как бы поточнее выразиться...
Посыпались самые неожиданные подсказки:
— Жалкие, бескрылые, пустые...
— Погрязшие и прокисшие...
— Мало смыслящие в стихах и журнальных статьях...
— Не читаем «Благонамеренного» и «Сына отечества»...
— Чуждаемся «Литературного приложения к «Инвалиду»...
— Не хвалим Державина, превознося до высот Гомера...
Рылеев слушал их и смеялся, а потом сказал:
— Не хочу опровергать вас, господа, мне остается лишь выразить сочувствие...
— И добавить о всех нас: проживете и умрете в неизвестности, — улыбнулся Буксгеведен.
— Тогда как он прогремит, подобно и его любимому цареубийце Бруту, — пустил шпильку Штрик.
— Буду признателен провидению, если мое имя в истории родной земли займет когда-нибудь хотя бы несколько строк, — спокойно проговорил Рылеев. — Но эти завидные строки неподкупные потомки с любовью отдают лишь тем, кто жил, не помышляя о своем месте на страницах летописей. Не обязательно быть Брутом или Степаном Разиным, чтобы иметь право назваться истинным сыном отечества.
И снова посыпались полушутливые колкости:
— Значит, имя Рылеева займет несколько строк?
— Да, займет! — В этом восклицании Рылеева прозвучало кадетское озорство. — Накоплю денег и заведу вольное общество благодеяния и добра для россиян. Сам себя с высочайшего разрешения назначу президентом оного общества, а Штрика и Буксгеведена возьму к себе: одного — бухгалтером, другого — скорописцем. Разумеется, при условии, что они к тому времени научатся сносно говорить и писать по-русски. Куплю у американских дикарей провинцию и образую там вольную республику...
— И сам себя всенародным голосованием выберу в президенты! — подхватил Буксгеведен.
Косовский попытался внести примирение в разгоревшуюся перепалку.
— Любезный Кондратий Федорович, частенько мы слышим от тебя о всеобщем равенстве, благоденствии, но я, например, этим твоим убеждениям и мечтаниям не верю. Во всяком случае, пока не увижу впечатляющего примера гражданственности и равенства.
— Примеры не грибы после теплого дождя, их нужно терпеливо ждать.
— Зачем ждать?! — задорно вскричал Штрик. — Начни сам чистить платье и сапоги себе и своему Ефиму! Чем не пример?
— Да сам же заместо Ефима, беги к колодезю за водой! — подхватил Буксгеведен.
— Такие требования — вздор! Дело не в платье и не в колодезе. Статья эта со временем разрешится сама собою, — сказал Рылеев в грустном раздумье. Помолчав, добавил: — Иные из вас неверно понимают слова мои. И все-таки еще раз повторяю: господа, всем нам пора проверить себя.
— С чьей же помощью?
— С помощью совести, Штрик. Пора пристальнее взглянуть на все окружающее, ибо, кроме зла, несправедливостей и неслыханного лихоимства, ничего у нас нет! Зло надо искоренять всеми силами.
— На что уповать в борьбе со злом? — спросил Косовский.
— На то же, на что мы уповали в жестокой схватке с Наполеоном, — на самих себя, — сказал Рылеев. — Потому и необходимо всем нам думать. Думать, и еще раз думать, дорожить каждым днем своей жизни и бескорыстно трудиться для блага и счастия России. Не следует забывать о неизбежности суда потомков наших. Хочется жить и поступать во всем так, чтобы потомство не нашло в делах и помыслах наших лицемерия, раболепия, низкого эгоизма. Я думаю, что великий подвиг России, свершенный ею на поле Бородина, ждет своего продолжения...
— И как же бы желал Кондратий Федорович продолжить его и чем закончить? — без иронии спросил Ососков, молчавший почти весь вечер.
— У меня нет ответа на такой вопрос, — признался Рылеев. — Ясный и полный ответ может быть дан лишь всем нашим поколением. Здесь нужно много голов и много умов.
Под конец прогулки уже не сражались так запальчиво, рассуждали спокойнее, спорили без колкостей, больше обнаруживали согласия в разговорах, касавшихся не только распорядка в роте, но и распорядка в государстве. Потом Рылеев, будто забыв обо всем, чем он кипел полчаса назад, стал рассказывать анекдоты о временах Павла Первого, слышанные от дяди — генерал-майора Рылеева.