— Павел, возьми обратно оскорбительное слово об Александре Муравьеве, — исступленно проговорил Сергей. — Возьми, прошу тебя.
Пестель с минуту глядел прямо в глаза возмущенному штабс-капитану.
— Подчиняюсь голосу рассудка и беру обратно. Но боюсь, Сергей, не пришлось бы тебе после раскаиваться в том, на чем ты так неотступно настаиваешь сейчас... Уже светает, — Пестель отдернул штору.
За окнами еще дремал туман над безлюдными улицами. Сергей Муравьев-Апостол вышел из квартиры Пестеля и взбудораженный, и в чем-то не уверенный. Неуверенность была порождена сдержанно-спокойным предостережением Пестеля. Нет, не хотел Сергей верить в то, что Александр Муравьев окажется рыцарем на час, не та порода, не те корни, да и характер Александра никак нельзя сравнить с характером его брата Николая, легко увлекающегося от избытка энергии и неизрасходованных сил молодости.
Сергей шагал вдоль Невского, любовался величественно-сказочным в этот ранний час городом. Вдруг он увидел на другой стороне проспекта Александра Муравьева и его брата Михаила. Они прогуливались, не замечая никого и ничего.
Муравьев-Апостол подошел к ним, поздоровался, дальше они отправились вместе. Когда поравнялись с подъездом дома Муравьевых, Сергей попросил Александра задержаться на минуту. Они остались вдвоем.
Не открывая всего недавнего разговора с Пестелем, Сергей намекнул другу насчет того, что он охладел к общему делу.
— Я не охладел, Сергей, это неправда! — пылко возразил Александр. — Но я весь во власти той, чье имя — ангел небесный! Я безропотный и покорный раб ее... И какое же блаженство вкусить такого сладкого рабства... Я никогда не знал, что так всевластна над нами любовь... О, сладчайшая тирания любви!.. Я решился просить ее руки и трепещу в ожидании окончательного ответа...
— Почему трепещешь?
— Ответ может быть разный...
— Но я верю, что в жертву любви не будет принесено то, что превыше всякой жертвы?
— Я готов на любую жертву! — выпалил Александр Николаевич. — Отказ для меня будет равносилен смерти, он сделает мое существование бессмысленным.
— Стыдись... Ты носишь чин полковника, ты муж, прошедший сквозь ад войны, а не юноша семнадцати лет, — упрекнул Муравьев-Апостол. — Надеюсь, ты не открыл своей невесте нашей тайны?
— Тайна сохранена и сохранится, Сергей, но ее родителями поставлено железное условие, роковое для меня условие: или... или...
— То есть?
— Или — она, или — Тайное общество.
— Значит, ты открыл нашу тайну?
— Только намекнул.
— Ты и этого не имел права делать...
— Позволь? Как не имел права? — удивился Александр. — Не могу же я, женившись, сказать: моя жизнь, мое сердце, моя душа принадлежат не супруге, не семье, и я невластен сам над собой. Извини, но я так никогда не сделаю, это бесчестно.
— Но ты же, Александр, добровольно начинал вместе с нами...
— Начинал... Но всего предвидеть невозможно.
— Я понял так: если невеста или ее родители потребуют от тебя променять дело нашего Общества на узы Гименея, то ты променяешь?
Александр ответил молчанием, и это начало бесить Муравьева-Апостола.
— Променяешь?
— Ты, Сергей, был влюблен хоть раз так, как влюблен ныне я?
— «Влюблен», «влюблен»... Любовь удесятеряет мои силы, мою готовность не задумываясь, без малейших колебаний отдать все делу, которому мы посвящаем себя!
— Я — ослепленный счастьем пленник! Сергей, не задавай мне таких вопросов и не требуй ответа на них. Верь одному: Александр Николаевич Муравьев, что бы там с ним ни случилось, не сделает бесчестного поступка: не предаст, не продаст, не выдаст...
— Этого мало, Александр, слишком мало для коренного члена Союза спасения, одного из его основателей, — как приговор прозвучали слова Сергея. «Как скоро сбылось твое пророчество», — мысленно обратился он к Пестелю. Кивнул Александру: — Прощай.
Они расстались без прежней товарищеской теплоты.
А пробужденный Петербург уже шумел из конца в конец.
19
Из пепла и праха, с быстротой удивительной, возрождалась сожженная Москва после наполеоновского нашествия.
Откуда только что бралось! За какие-нибудь пять лет, прошедшие со дня изгнания французов, на многие и многие версты вокруг опаленного Кремля уже белели вновь возведенные и возводимые дома, роскошные дворцы, храмы, палаты. Неискоренимый город с истинно богатырской силой рванулся ввысь и вширь. На смену сгоревшей деревянной шла Москва каменная, с обновленными дворянскими усадьбами, садами, парками, аллеями.
Победоносная Россия двинула под кремлевские твердыни армию каменщиков, землекопов, плотников, печекладов, кирпичников, штукатуров, столяров, кузнецов, кровельщиков, колодезников, краснодеревцев, маляров, лесорубов, стекольщиков, позолотных дел мастеров. Огромный город, изрытый котлованами и канавами, рыжевший на солнце вывороченным суглинистым чревом, одетый в пахнувшие смолой леса, был гигантской новостройкой.