— Кому? — переспросил, думая, что ослышался.
— Так всё ж поделено, — откровенничал он, — помойки и доходные места для милостыни. Пахан следит, чтобы чужой не совался — убить могут. Кто бомжа искать станет? Платить, что живёшь на его территории, не станешь — поминай, как звали. Милостыньки половину не отдашь — исход один…
Он говорил и говорил, а у меня перед глазами полетели чёрные мухи, от бешенства заломило виски. Я думал, уже увидел дно. Но нет, то был люк.
— …это ж живые обманули, документы отобрали, кости переломали да в поддворе бросили, а мёртвые тихие, мы вместе тлеем. Только Лехе Борисову даже крест деревянный никто на могилке не воткнёт. Да и могилка будет ли…
— Лёх, ты не пьёшь, выходит, и не куришь, как посмотрю?
— Отчего ж? Снег ляжет — без выпивки никак. Понемногу, чтобы не околеть. А курить не курю, как забомжевал, так и бросил — лишних денег нет, каждая медяшка на счету.
Я окинул взглядом могилки бабушки и деда и только понял, что нет ни внутри, ни вокруг оградки ни завалов прошлогодних листьев, ни грязи, что за много лет неизбежно скопилась бы от снегов и дождей — очевидно, тут убирали.
— А видел здесь кого? Кто-то навещает? — кивнул на памятник.
— Та не, ты первый. А что чисто — так это я убираю, не свинья ж в гости ходить да срам разводить. Чаёк в чистоте пить приятно, да упокойным благом ответить.
Хоть крышу над могилками ставь, твою мать, для этого мужика! Я встретил взгляд его, такой, что словами не передать, сколько в нём всего намешано: и решимости, и мудрости, и простоты…
— Так ты, выходит, шесть лет ухаживаешь?
— Та не, лет пять. Первый год бомжевал на площади трёх вокзалов, всё домой уехать хотел, в Иркутск. Да напрасно. Потом уж оскопытился и на Рублёвку перебрался, насмотрелся про Сифона и Бороду, думал, тут легче будет, — хохотнул беззлобно. — Так отхватил от местных, что еле уполз, вот на погост этот. Уж, думал, тут подохну, так хоть номерок дадут, как прикопают. Но Бог зол — оклемался я, да тут и остался.
— Ты, выходит, в долги меня загнал…
— Ёк теремок, та какие долги? — перебил, замахав рукой мужик.
— Ну как это? Убираешь, мёртвые тебе вон и тучи разгоняют… — я достал бумажник, вынул рыжую пятёрку и протянул ему банкноту.
Бомж отпрянул:
— Забери свои богатства! Куда я с ними? В первом магазине скажут — обворовал кого, да ментов вызовут. А те отлупят да отберут. Не надо, соточку дашь на сахарок, и спасибо.
Я вернул бумажку в бумажник. Бомж поставил меня в тупик.
— Может, ко мне поедем? Поешь, помоешься как надо?
Бомж затряс головой:
— Не, парень, человек — такая скотина, к хорошему враз привыкает. Потом из тепла и сытости на улицу — это как заново всё потерять.
Я вздохнул.
— А есть магазин поблизости?
— Удумал чего? — прищурился Алексей Леонидович.
— Водки куплю тебе, снег ляжет — пригодится.
— Вот это спасибо! Это приму! — заулыбался. — С могилок не пью, нашему брату туда отраву сыпят, как собак травят, — сморщился. — А магазин вон через лесок по тропе с километр, — махнул рукой вдоль МКАДа.
— Не уходи, скоро вернусь…
…В замкадье нашёлся не только продуктовый магазин, но и сток с одеждой. Пятёрку разменял, когда покупал водку и две пары толстых шерстяных носков, потом зашёл в аптечный закуток, купил что-то от кашля — вспомнил про бронхит бомжа.
Когда вернулся, Алексей снова согревался чаем. Я сел и поставил перед ним бутылку водки и положил носки, больше похожие на валенки — толстые, высокие, плотные.
Бездомный довольно крякнул:
— Угодил. Ноги-то я совсем спортил, хорошее дело… — крутил подарок, улыбаясь.
Я взглянул на часы — до конца дня ещё далеко. Вздохнул. Надо бы заглянуть в супермаркет, пройтись со своим списком.
— Ладно, Алексей, пора мне. За могилку вот, возьми… — вытащил из бумажника разменные купюры и сунул ему в руку, — …не откажись, я правда благодарен. Да и старикам не так одиноко было с тобой, — улыбнулся. — Я ведь скоро улечу, одни останутся снова. — Я встал и уже вышел за оградку, но вернулся, снял с руки часы — эксклюзивный «Rolex», белое золото с платиной, подарок Германа — и положил перед бомжом. — А это за правду жизни.
США, Нью-Йорк
Из «Mayo Clinic» меня выписали лишь через пять дней. И я сразу угодила в руки Рассела:
— Я предупреждал, — ответил он на мой тяжёлый вздох и недовольный взгляд.
— Я должна была выйти на работу в «Деметер» ещё неделю назад.