— Но ты же звонила, что попала в клинику? — спросил врач и захлопнул за мной дверцу своей машины, когда я кивнула.
— Но я чувствую себя хорошо…
Возражала слабо, потому что осознание, что у меня будет ребёнок, сменялось неверием. Я подходила к зеркалу в общей комнате в клинике и смотрела на себя сбоку, гладила живот, прислушиваясь к ощущениям, но ничего не чувствовала. Не знала сама, какие эмоции искала в себе, но ничего, кроме тоски по Никите, не находила.
Я вдруг перестала слышать его голос. И это оказалось хуже, чем просыпаться от него, не засыпать из-за него, не вздрагивать, озираясь в поисках его владельца. Я словно лишилась чего-то необходимого и всё ещё ждала его. Меня раздражали громкие звуки и скопления людей, иногда сами по себе на глаза накатывали слёзы, иногда я качалась, сидя на постели, словно лелеяла, баюкала свою тоску как куклу. И всё время прислушивалась.
Будто этот голос мог ответить мне на главный вопрос — что делать с этой жизнью?
Она напоминала кубик Рубика в руках неумелого спидкубера[2]: стоило собрать одну её сторону — распадалась другая.
— Вот и замечательно! — сказал Рассел, а я уже и забыла, что ему говорила. — Сегодня по максимуму обследую тебя, утром сдашь анализы, если всё действительно хорошо — выпущу тебя из клиники…
Он что-то ещё говорил, но я не вслушивалась. Шла с мужчиной по знакомому коридору, и всё тут напоминало о Никите. Первый визит, от которого я так хотела отказаться и не могла не воспользоваться. Потом второй, когда поняла, что не зря струсила и не продала почку. В тот день я узнала, что забеременеть для меня сродни чуду.
И вот я снова здесь. Беременная. Просто восьмое чудо света.
— Давай сразу на кресло, — завёл меня в свой смотровой кабинет Рассел. — Готовься, я распоряжусь подготовить тебе палату…
Никогда раньше я не поднималась на второй этаж клиники Рассела и потому, когда он провожал меня после осмотра в бокс, смотрела по сторонам во все глаза, немного отвлёкшись от мыслей о Никите и будущем ребёнке. Хотя поймала себя на том, что невольно выдохнула с облегчением, что видимых причин для беспокойства нет. О том, как отразится на сыне — я откуда-то знала, что родится мальчик — моё пребывание в запределье, старалась не думать. Да и этот преследовавший меня в пустоте бессознательности голос любимого мужчины, часто звучавший потом и в этой реальности, меня подсознательно тревожил. Я боялась, что свихнулась, но многочисленные тесты, которым подверг меня психотерапевт и Джейкоб, показали мою полную адекватность. Самое основное, что мне прописали: полноценный сон, прогулки, положительные эмоции в кругу близких людей, чтобы избежать нового стресса, хорошее питание, витамины и, чему я удивилась, новые впечатления и занятие любимым делом.
Только я сейчас сомневалась во всём. Сон? Я плохо спала, потому что мне снился горящий «Голубь» и вздрогнувшее от взрыва здание аэропорта. Еда? Не было аппетита. Картошка и клюква казались одинаковыми на вкус. Прогулки? Где? В Центральном парке? Он только кажется огромным, а на деле эти три с половиной квадратных километра никак не скрывают вид на небоскреб, увенчанный пентхаусом Никиты. Круг близких людей? Сейчас меня окружали друзья Никиты. Стэйра словно уступила им приоритет. Да и слушать её восторженные рассказы об очередном ночном увлечении сейчас было выше моих сил.
В этом городе — самом огромном на планете — мы с Никитой не были почти нигде, но каждый шаг напоминал только о нём. В каждом манекене я видела его: так же повернута голова, отставлена нога, застыла улыбка… Матово-синий, почти чёрный цвет уже давно принадлежал только ему, и так много его вокруг оказалось — в покраске авто, на клумбах, на рекламных щитах, в одежде прохожих — что я уже не замечала, как из глаз начинали струиться слёзы. А от ярких огненных вспышек на лайтбоксах я просто внутренне шарахалась, мгновенно вспоминая о взрыве и словно в замедленной съемке оседавших вместе со мной на землю ошмётков «Голубя».
— Проходи, Несс. Это самая лучшая палата в клинике, она всегда пустует, но оборудована уютно.
Это на самом деле была какая-то особенная палата. Все остальные просто разделялись между собой тонкими глухими перегородками и отделялись от широкого коридора стеклянными стенами с приятного теплого цвета светлыми жалюзи. Только кабинеты врачей скрывались за обычными стенами и дверями, как и санитарная часть.
И вот эти больничные апартаменты. В них оказалось три комнаты: небольшая для отдыха с плазмой на стене, кожаной мягкой мебелью и балконом, выходящим на шумную Пятую Авеню, еще одна — обычная спальня с широкой кроватью, столиком около неё и шкафом-купе, и третья — больше похожая на рубку космического корабля из фантастического фильма с креслом-трансформером анатомической формы и каким-то подвижным оборудованием.