— Я бываю, — возразил Шэй. — У меня там мои вещи все-таки. Если я перенесу все свои вещи к тебе в спальню, неудобные вопросы будет задавать не только Коннор. Кстати, с каких это пор я стал крестным отцом?
Хэйтем с неудовольствием на него поглядел:
— Я же не могу сказать соседям, что мой сын… дикарь. По Коннору и так видно, что он метис. Поначалу его не принимали в среде ровесников, даже дразнили. Я не хотел в это вмешиваться, но немного…
— Научил его драться, — кивнул Шэй. — Я заметил.
— Именно, — согласился Хэйтем. — От крещения Коннор отказался, я настаивал… но в результате мы достигли компромисса. Такая трогательная история: мать мальчика погибла, а лучший друг отца помог ему разделить заботу о малыше.
— С какой-то стороны всё это правда, — оценил Шэй. — Мог бы предупредить меня, чтобы я не оказался в глупом положении.
— Собирался, — вздохнул Хэйтем. — Не успел. Когда мы на людях, о таких вещах не говорят, а когда наедине… Сначала мы обсуждаем дела Ордена, а потом нам не до разговоров. По крайней мере, первые дни после твоего приезда.
Шэй кивнул и осведомился:
— Есть еще что-то, о чем мне следует знать?
Хэйтем задумался, качнул головой:
— Пожалуй, нет. Я отправлял Коннора в его племя летом, пока ты отсутствовал. Свежий воздух ему на пользу. Он вернулся оттуда с новым луком и кучей барахла вроде камушков и перьев, зато наладил переписку со своим приятелем в племени. Показывал мне письма, я читал… Судя по тому, что пишет этот Ганадогон, индейцам приходится нелегко, но они все равно упираются и слезать с насиженного места не хотят. Упрямцы… А еще меня смущает, что у него там, в племени, есть какой-то наставник. Коннор называет его Раксота, «дедушка». Я бы предпочел воспитывать сына сам, но он такой же упрямец, как и все его племя.
— Ганьягэха можно понять, — пожал плечами Шэй. — Они заботятся о своем Радунхагейду. А что до наставников… Наверное, это какая-то традиция?
— Примерно так Коннор мне это и объяснил, — хмуро откликнулся Хэйтем. — Ведь родных по крови у него в племени нет.
— Отец? Мистер Кормак? — в дверь просунулась взлохмаченная головенка. — Миссис Стэмптон говорит, что можно накрывать на стол. Лиззи ждет указаний.
— А почему работу слуг выполняешь ты, а не Лиззи? — уточнил Хэйтем.
— Она хотела, но я сказал, что сам, — Коннор просунулся в дверь по плечи. — Отец, сегодня же праздник бледнолицего бога! Не ругайся.
— Не скажи так при остальных! — возмутился Хэйтем. — Сегодня праздник в честь рождения сына Божьего, Иисуса. Богословие скучная наука, но знать основы…
Шэй немедленно его перебил, пока Хэйтем не углубился в дебри:
— Нынешней ночью наместник апостола Петра на Земле, Папа Римский, поздравит всех верующих с Рождеством.
— Причем тут Папа Римский? — осуждающе уставился на него Хэйтем. — Папа Римский — в Италии, где едва не осталось твое бренное тело.
— Я все же ирландец по крови, — дернул плечом Шэй. — И католик. Так что Бог, его сын Иисус, первый из двенадцати апостолов Петр, а потом Папа Римский.
— К черту Папу, — не согласился мистер Кенуэй. — Не путайте моего сына, мистер Кормак!
Коннор честно переводил взгляд с одного на другого и задал логичный вопрос:
— Значит, у вас с мистером Кормаком разные боги?
— Нет, — Хэйтем первым взял себя в руки. — Просто разный подход, как следует выражать почтение Господу нашему. Некоторые считают, что Господь оставил бы всю власть на земле в одни руки.
— А другие, — не менее ядовито откликнулся Шэй, — полагают, что Церковь может быть подобна некому демократическому обществу. Что идет вразрез с целями Ордена.
— Ордена? — непонимающе свел бровки Коннор.
— Это… — Хэйтем сам себя оборвал. — Коннор, сегодня Рождество, светлый праздник. Так что торжественный ужин, подарки, а завтра мы сходим на дневную мессу, чтобы выразить почтение Господу и поздравить соседей. Беги, скажи Лиззи, чтобы все подготовила.
— Здорово! — немедленно забыл про бледнолицых богов Коннор — и его макушка исчезла за дверью.
— Волосы приведи в порядок, — вслед ему возвысил голос Хэйтем, но из коридора уже раздавался топот.
Возникла пауза. Шэй прямо шестым чувством понял, что пауза эта… неспроста.
— Где была твоя голова? — отрывисто и сердито спросил мистер Кенуэй. — Мальчику всего девять лет. Девять! Если сейчас рассказать ему про Орден, он преисполнится желания драться с ассасинами — и неизвестно, как мне это аукнется.
Шэй покаянно склонил голову:
— Это еще не самое худшее, — он вздохнул. — Если он сейчас узнает про некие тайные Орден и Братство, то расскажет всем окрестным мальчишкам и девчонкам, а им в таком возрасте только повод дай сколотить банду. И тогда здесь откроются маленькие филиалы Ордена сопливых носов и Братства разбитых коленок.
— Ты и сам все понимаешь, — заметил мистер Кенуэй. — Впредь будь аккуратнее в своих высказываниях. Тем более что я не замечал, чтобы ты был ревностным католиком.
— Из тебя тоже весьма сомнительный последователь англиканской церкви, — парировал Шэй.
— Коннор ходит в церковь Иоанна Богослова, — веско припечатал Хэйтем. — Точнее, я несколько раз его туда водил. Это англиканская церковь, и будет скверно, если он начнет там говорить о твоем католичестве. В конце концов, сам он верит в Сонквиатисона и Атаэнсик. Нет никакой разницы, какое течение он воспримет из христианства.
Шэй несколько поостыл и согласно кивнул:
— Сойдемся на том, что сегодня Рождество, а спорить больше не будем.
Хэйтем удовлетворенно кивнул, но не преминул отметить:
— Вот Коннор так же себя ведет, когда я прав.
— Конечно, он же на меня смотрит, — буркнул Шэй. — А ты, конечно, всегда прав.
— Чаще всего, — с достоинством откликнулся Хэйтем. — Идем?
— Мне нужно заглянуть к себе, — рассеянно отозвался мистер Кормак. — У меня там припрятан подарок. Для Коннора.
— Я тоже приготовил подарки, — кивнул Хэйтем. — Встретимся в столовой.
Шэй поспешно удалился. Он подозревал, что подарок, который он привез из Италии на Рождество, понравится Коннору, но вряд ли понравится Хэйтему, а потому собирался скрывать его до последнего. До момента дарения, когда даже Хэйтем не сможет его отобрать.
Красивый футляр Шэй спрятал на поясе и спустился в столовую самым непринужденным шагом.
На улице давно стемнело, гардины в столовой были сдвинуты, но от множества свечей было светло, как днем. Свечи горели и сияли, и в их свете красиво поблескивала фольга на звездочках и нити с металлической проволокой, на которых видели украшения. На белоснежной скатерти, укрывавшей стол, громоздились блюда с закусками, в ведерке со льдом охлаждалась пара бутылок шабли, столь любимого Хэйтемом, а на деревянной подставке дымилась жестяная миска с клюквенным соусом.
Коннор, конечно, был здесь — всюду заглядывал, но ничего не трогал. Запрет отца его бы не остановил, но, видно, мальчишка сам себе не хотел портить праздник.
Шэй тоже огляделся с интересом. Конечно, таких празднований у него никогда не было. Пока был жив его отец, отмечали скромно — и это только в том случае, если отец не был в плавании. Пирог, бутылка чего-нибудь крепкого для Кормака-старшего, шоколад и лакричные конфеты для младшего. Если отец был в море, то тетка подавала на стол куриные крылья вместо индейки и карамель вместо шоколада. В Братстве же… Шэй зажмурился. Не хотел вспоминать.
Дверь приоткрылась и осталась в открытом положении, придерживаемая Энни, когда миссис Стэмптон гордо и с одышкой принесла в комнату большое блюдо с горячим — праздничной индейкой. У индейки были круглые румяные бока и золотистая корочка.
— Вот, — экономка явно была довольна делом своих рук. — А пирог Лиззи принесет позже.
Шэй понимал, что втроем все это съесть невозможно, так что слугам тоже достанется, и улыбнулся:
— Спасибо, миссис Стэмптон. Выглядит просто потрясающе.
— И на вкус тоже, — с достоинством произнесла та. — Пойду позову к ужину Фрэнка. Но вы, если что — звоните в колокольчик, и девочки прибегут. С Рождеством, мастер Коннор. С Рождеством, мистер Кормак.