— Может быть, Чарльз…
— Нет, — собеседник рассмеялся. — Я тоже в первую очередь предложил. Но нет, мистер Гамильтон предпочитает крупных бойцовых псов, так что мистеру Бенвиллу придется распродавать своих шариков кому-нибудь другому.
Тут Эдвард оглянулся на любовника и поспешно продолжил:
— А теперь прошу меня простить. Несмотря на то, что мы пока вам не соседи, в Нью-Йорке у нас будет больше возможностей для неторопливых бесед, а сейчас мне нужно поддержать мистера Гамильтона. Мистер Кенуэй, если узнаете, каковы планы Братства на Вашингтона, сообщите мне как можно быстрее. Это начинает меня беспокоить куда больше, чем мистер Берр.
— Понимаю, — Хэйтем кивнул. — Не смею больше задерживать…
Он не закончил. Осекся и напряженно всмотрелся в толпу. Шэй даже успел уловить момент и увидеть, как возлюбленный щурится — значит, использует особое зрение. Шэй проследил за взглядом и без всяких особых способностей отметил знакомую косичку. На этот раз прилично сплетенную, без бусин.
— Еще буквально минуту, Эдвард… — пробормотал Хэйтем и двинулся наперерез фигуре с косичкой.
Коннор не попытался удрать, когда понял, что замечен, а подошел сам. И даже вежливо поздоровался, хотя было видно — никакой радости от встречи с тамплиером не испытывает.
Мистер Рутледж с достоинством оглядел противника и негромко спросил:
— Прошу прощения, мистер Кенуэй… Могу я поинтересоваться, как вы попали сюда? Это закрытая сессия конвента, а вашего имени не было и не могло быть ни в списке делегатов, ни в списке их друзей.
— Действовал во тьме и скрывался на виду, — усмехнулся Коннор, а потом добавил куда спокойнее: — Неужели вы думаете, мистер Рутледж, что я раскрою вам свои секреты?
— Чисто по-человечески интересно, — парировал Эдвард. — Видите ли, еще перед началом конвента был принят свод положений, который предписывал запирать все окна и двери во избежание подслушивания. Персонал и охрану проверяли с особой тщательностью. А по дымоходу вы вряд ли могли пробраться, иначе бы не выглядели сейчас столь элегантно.
Шэй только теперь обратил внимание на то, что сын и впрямь прилично одет. Конечно, рожу индейскую не спрячешь, но вполоборота или со спины его вполне можно было принять за джентльмена из северных штатов, хотя таким ростом и сложением могли похвастаться очень немногие.
Коннор задумчиво оглядел мистера Рутледжа, но прямого ответа все-таки не дал:
— Я не политик, но даже мне очевидно, что раньше вы избегали меня, а теперь подозрительно дружелюбно настроены, мистер Рутледж. Это заставляет меня думать, что у вас есть какой-то план, и мне это нравиться по понятным причинам не может. Пока вы не объясните свой интерес, я не отвечу. И не гарантирую, что отвечу, даже если вы объясните свой интерес.
Шэй поймал взгляд Эдварда и кивнул. Тот тяжело вздохнул — видно, надеялся, что неприятную часть объяснений Хэйтем возьмет на себя, но сложилось так, как сложилось, и отступить было бы трусостью.
— Дело в том, мистер Коннор, — безукоризненно вежливо объяснил мистер Рутледж, — что определенные события в моей собственной жизни заставили меня иначе оценить вашу деятельность. Вы, сами того, возможно, не зная, когда-то убили близкого мне человека, и я — лично я, а не Орден — не мог вас простить много лет. Но боль потери со временем отступила, и я нашел в себе силы смотреть правде в глаза. Ваша деятельность, мастер-ассасин, мешает Ордену, но ведь верно и обратное? Так что если вы не настроены на соперничество, в котором выжить может только один, то я охотно… как это говорится?.. зарою топор войны?
Коннор поморщился:
— А трубку мира выкурить не желаете?
— Не курю, — улыбнулся Рутледж.
— Я тоже, — неизвестно зачем кивнул Коннор. — Что ж, я приму ваши слова к сведению. И не сочтите это за оскорбление, но буду их проверять. Если все действительно так… Я не стремлюсь к битве на выживание. Опыт мистера Кормака — лучшее доказательство тому, что природа не терпит пустоты. Сейчас я и мои соратники из Братства — все мы — идем к своей цели. Никто не обещал, что этот путь будет легким, но мы добиваемся того, что еще вчера казалось невозможным. Иногда нам по пути с Орденом, иногда — в противоположные стороны, но я знаю, что сейчас в Ордене состоят по-своему честные люди. Пока вы соблюдаете правила игры, можете быть уверены, что и Братство их не нарушит.
— У меня тоже есть здравый смысл, — тонко улыбнулся в ответ мистер Рутледж. — Со своей стороны я могу обещать вам нейтральное отношение — конечно, если вы говорите правду и не нарушите «правил игры».
Коннор кивнул и куда более расслабленно усмехнулся:
— Вы сделали первый шаг, второй надлежит сделать мне. Проникнуть сюда было совсем не трудно. Одна из ваших «тщательно проверенных» горничных когда-то оказалась на дне жизни, когда ее родители умерли, а старший сводный брат, пользуясь военной неразберихой, присвоил наследство целиком. Миссис МакГрегори — или, если вам так понятнее, мисс Картер — помогла ей на первых порах, обеспечила рекомендациями и работой. И девушка, конечно, не отказала Братству в небольшой просьбе… Прошу вас, не ищите ее, незачем. Эта мисс просто отплатила добром за добро, не более.
— А дальше? — полюбопытствовал Хэйтем.
— Смешался с толпой, — пожал плечами Коннор. — К тому же, многие здесь меня помнят, и никто не попытался выяснить, кто же меня пригласил.
— Изящно, — оценил Рутледж. — Мне приятно, что удалось достигнуть договоренности, но теперь мне точно пора.
Он поклонился и устремился к мистеру Мэдисону, тем более что его разговор с Вашингтоном проходил на все более повышенных тонах. Коннор поглядел тамплиеру вслед и хмуро буркнул:
— Тоже нацелились на Вашингтона?
Шэй точно знал, что Хэйтем прибыл сюда вовсе не из-за Вашингтона, однако мистер Кенуэй разубеждать сына не стал:
— Почему бы и нет?.. Раз уж ты решил воспользоваться им, то почему бы не попытаться переиграть?
— Я? — Коннор даже отступил. — Я вовсе не собирался им пользоваться.
Вид Хэйтема демонстрировал такое недоверие, что Коннор не удержался:
— Отец, все не так, как ты уже про меня решил. Если ты думаешь, что я собрался пойти путем наименьшего сопротивления и поступиться своим отношением к Вашингтону ради своих целей, то ты слишком плохо думаешь обо мне.
— А что я еще должен думать? — возразил Хэйтем. — Прошлым летом ты говорил, что его нельзя убивать — и при этом оперировал только практическими понятиями, а никак не моральными. А если нельзя убить, то что мешает разыграть? Комбинация оптимальна: карта крупная, но и потерять не жалко.
Коннор посмотрел на Шэя и потребовал:
— Шэй, объясни отцу, что я не такой!
— Лучше сам объясни, — посоветовал мистер Кормак. — Что у вас там такого произошло в Маунт-Вернон, что теперь тебя отец бесчестьем попрекает?
— Там вышло… плохо, — Коннор засопел. — Помните, я говорил, что поступил в Вест-Поинте глупо? Так вот в Маунт-Вернон я поступил не умнее, хотя, казалось бы, прошло несколько лет, и я стал опытнее. У меня такое ощущение, что рядом с Вашингтоном я глупею. Заразно это, что ли?
— Ты не эмоции, а фактуру давай, — фыркнул Хэйтем.
— Фактуру… — недовольно протянул Коннор. — Я прибыл в Маунт-Вернон с четырьмя соратниками, но их с собой на беседу не брал, сказал разместиться в саду и на крыше. Надо было хотя бы кого-то из них с собой взять, но тогда я думал, что лучше бы Вашингтону не знать, кто на меня работает. Вашингтон принял меня очень любезно, предложил кофе и вина, за столом меня обслуживали две рабыни, которые, надо сказать, ясно дали понять, что не против обслужить и после ужина. Я чувствовал себя фальшивым падишахом, и это было неприятно.
— Почему фальшивым-то? — удивленно ляпнул Шэй.
— Потому что я чувствовал себя… не на своем месте, — подумав, объяснил Коннор. — Я вообще против рабства, свободными должны быть все, а не по цвету кожи. Но тогда я не выступал, потому что это бы все равно ничего не дало, а мне надо было узнать, что затевает Вашингтон. А он… Болтал со мной на нейтральные темы, жаловался на здоровье, рассказывал, как ему удалось вырастить какую-то особую кукурузу, как осваивают письмо его внуки, как у него любимая лошадь потеряла подкову и охромела… Честное слово, Шэй, — Коннор поглядел прямо в глаза, — я не пил. Ни капли, даже кофе, потому что боялся, что мне что-нибудь подмешают. Но к концу ужина у меня уже вся голова была набита кукурузой и лошадьми.