— И в кого ты такой неделикатный, — хмыкнул Шэй. Он по привычке глянул на часы — сколько раз тоскливо на них глядел, когда письма великого магистра никак не кончались! — и опомнился. Болтать с сыном он мог долго, а под вино или эль — и того дольше, но на первом этаже дожидались молодые девушки-ассасины в компании столь же молодого тамплиера, так что следовало поторопиться, пока не передрались.
Коннор явно уловил изменившееся настроение отца и распрямился:
— Ты хотел поговорить про артефакт?
Шэй прикусил губу. Разом вспомнил, как Хэйтем, тяжело дыша и прерываясь на каждом слове, сорвал с груди медальон и вложил в подставленную руку Шэя, крепко сжимая его пальцы поверх. «Отдай… Коннору, — сказал он тогда. — Пусть… выполнит долг». И в этот момент Шэй понял, что Хэйтем уже не надеется подняться. Мистер Кормак просидел у постели до утра…
Шэй так же, как Хэйтем, потянулся за пазуху, но не срывал цепь, а аккуратно расстегнул. И передал сыну — из рук в руки, как обещал.
— Возьми, — произнес он глухо. — Твой отец взял с меня слово, что я передам его тебе сразу, как смогу. Это тот амулет, о котором тебе говорила та женщина, когда ты «летал орлом». За этот амулет Хэйтем убил когда-то лидера лондонского Братства. Надеюсь, это все не будет зря.
— Отец что-то говорил перед смертью? — Коннор забрал амулет и отвернулся. — Ты же был с ним… до конца.
— Только о том, что ты должен выполнить долг, — честно отозвался Шэй, хотя горло сдавило. — А потом молчал. Я не мешал, надеялся, что Хэйтему удастся поспать, но перед рассветом ему стало хуже, и… Больше он почти ничего не сказал. Только позвал меня по имени. И понял, что я рядом, я видел это по его глазам. А потом уже… Знаешь, Коннор, я даже рад, что он умер первым. Как представлю, что я бы умер раньше, и ему бы пришлось по утрам просыпаться одному, так сразу лучше становится — пусть уж лучше я.
— Мне жаль, что я не успел, — Коннор опустил голову. — Честно говоря, после похорон я боялся за тебя. Что ты запьешь, или сделаешь с собой что-нибудь… Прости, Шэй. Я был должен помочь, должен успеть. Если не отцу — так тебе. Но пока я добирался…
— Ты не виноват, — Шэй не мог заставить себя посмотреть сыну в глаза. — Я слишком поздно написал тебе, что ему становится хуже. Но знаешь, я тоже не мог написать раньше. Мне казалось, что все еще может закончиться… лучше, и не хотел признавать, что нам с Хэйтемом пришла пора прощаться.
— Все правильно, Шэй, — Коннор грустно улыбнулся. — Отец прожил хорошую жизнь. Я даже сейчас с трудом справляюсь с последствиями той каши, которую он заварил с этой чертовой покупкой Луизианы. С одной стороны, это неплохо для политики Авелины, Луизиана теперь вынуждена подчиниться Конституции Соединенных Штатов. А с другой… Отец сделал все, чтобы Орден прибрал к рукам все те разработки артефактов Предтеч, на которые у Авелины рук не хватало. Ведь Братство в Луизиане очень немногочисленное… В общем, поздравляю, Шэй. Тебя и Патрика.
Но Шэй не повелся на нарочито язвительный тон. Напротив, смягчился:
— До сих пор винишь Хэйтема в том, что твой сын избрал другую сторону?
Коннор вздохнул:
— И да, и нет. Отец, конечно, сделал для этого все, да и ты не отставал, «дедушка Шэй». Но я не виню. У меня было не меньше возможностей повлиять на Патрика. Даже больше. А раз я потерпел поражение, значит, сам виноват. Не увидел вовремя, не вмешался. И еще… Это странно, Шэй, но мне временами кажется, что и это Предтечи знали. Что это было предопределено. А потом… Я смирился. Понял, что чувствовал отец, когда я написал ему из Дэвенпорта, что вступил в Братство. Все справедливо. Я лично отдал Патрику перстень, который отец втоптал в землю в форте Джордж. Перстень тамплиера Хэйтема Кенуэя нашел своего хозяина — его внука.
— Звучит пугающе, — заметил Шэй. — Я на это так не смотрел. Ты же не думаешь, что открыл мне тайну? Патрик никогда ничего не скрывал от Хэйтема, и, когда ты передал ему перстень, первым делом примчался к нам в Кенуэй-холл. С ужасом и благоговением рассказывал, что его в подворотне встретил ты — мастер-ассасин. Хэйтем тогда был… удивлен, но поскольку ты предпочел молчать, мы тоже ничего тебе не сказали.
— Я мог догадываться, — Коннор слабо улыбнулся. — Если бы промолчал Патрик, то сказал бы магистр Блессингтон. Но я не хотел лишний раз напоминать отцу, при каких обстоятельствах этот перстень был им утерян. Все это так… странно, Шэй. Теперь, когда отца больше нет, мне иногда кажется, что я поступал глупо, когда что-то скрывал от него. Мы оба любили друг друга — несмотря ни на что. А потом я вспоминаю, что он продолжал действовать против меня до последнего. Отец уже не вставал с постели, а я все еще отчаянно пытался разобраться с тем, что он устроил. А еще иногда я думаю, насколько бы все было проще, если бы та женщина, из Предтеч, не связалась бы со мной. А потом вспоминаю историю моего отца и дедушки Эдварда — и понимаю, что ничего бы проще не было.
— И не будет, — мистер Кормак совсем по-старчески вздохнул. — У тебя трое детей — двое ассасинов и один тамплиер. И все унаследовали ваши фамильные особенности и умение заваривать кашу. Коннор, если Патрик переедет сюда, то займись Кенуэй-холлом. Все равно вы с Анэдэхи не станете здесь жить. Пусть этот дом останется за тамплиерами рода Кенуэй.
— Займусь, — обещал Коннор. — Позаботься о Патрике, Шэй.
— Куда уж мне за ним успеть, — Шэй усмехнулся и повел плечами, буквально ощущая в суставах соль. — Скорее, он обо мне позаботится.
— Я не об этом, — Коннор посмотрел пытливо, как в детстве. — Он очень молодой. Мистер Блессингтон, конечно, ценит его, но пройдет всего несколько лет — и Патрик станет в вашем Ордене лучшим. После отца. Позаботься о том, чтобы он научился… всему, что вам положено, Шэй. Мудрости. Умению оценивать себя и врагов. Тому, чего в избытке было у отца. Тому, что позволит Патрику стать великим магистром — таким, каким бы отец смог гордиться.
— Обещаю, — Шэй кивнул. У него снова появилась цель. — Пока ты думал, что он войдет в Братство, научил его владеть телом на совесть. Я научу тому, о чем ты просишь. Ради Ордена, Хэйтема и тебя.
— Когда Патрик ушел, — горько усмехнулся Коннор, и начавшая седеть косичка с бусинами свесилась ему на скулу, — я был, пожалуй, в отчаянии. Он столько всего нам наговорил… Дженнифер была в ярости, казалось, была готова убить брата. Аннабель заперлась у себя в комнате, хотя она так обычно не делает. Анэдэхи не слишком удивилась — ее сын избрал другой путь, не тот, на который его наставляли. Ну так она и сама когда-то сделала так же. А я, Шэй… Знаешь, я с трудом подавил в себе порыв немедленно написать рекомендательное письмо магистру Блессингтону. Ну, чтобы моего сына у вас приняли хорошо, и дали ему там все, что положено… Впрочем, не знаю, как положено. В общем, чтобы не обижали. Патрик всегда был таким… двойственным. Дженнифер своим происхождением от онейда и ганьягэха гордится, Аннабель все равно, а вот Патрик этого как будто стыдился. Он всегда хотел быть американским джентльменом. И я его даже понимаю! Мне ведь в свое время тоже было непросто. Шэй, ты ему поможешь?
— Орден своих не бросает, — хмыкнул Шэй. — Теплая постель и хорошая еда у него точно будут. Я понимаю, что ты переживаешь за него, Коннор, потому что не можешь уже влиять на его жизнь и судьбу. Мы с Хэйтемом тоже когда-то переживали точно так же. И готовы были глотку перегрызть Ахиллесу, вздумай наставник тебя в чем-то ущемить. Ты — мой сын, Коннор, а Патрик — мой внук. У него все будет хорошо.
— Тогда я спокоен, — чуть более ровно вздохнул Коннор, и наконец смог слегка улыбнуться Шэю.
Шэй ровно выдохнул — ему стало легче. Пожалуй, он не чувствовал так себя с тех пор, как вернулся с кладбища Тринити Черч после похорон. Вокруг было много людей, которых он не знал или почти не знал — всё это были новые, молодые лица. Это были люди из Конгресса, Легислатуры, соседи. Все они выражали сочувствие мистеру Кормаку, давнему другу семьи Кенуэй, а также сыну мистера Кенуэя и его внукам. Позже даже сам нынешний президент Джефферсон прислал сочувственное письмо… Но Шэй не знал и не хотел знать этих новых, молодых — кроме, конечно, Коннора и его семьи. Теперь, когда Хэйтема не стало, политика и даже дела Ордена стали для него прошлым. Чарльз умер еще шесть лет назад, и Хэйтем лично занимался пристройством оставшихся после него «пуговок». Четыре года назад погиб и Рутледж. Тихо умер своей смертью Бэзил Дербишир — и даже не в канаве, а в собственной постели. Шэй знал, что ни Братство, ни Орден к этим смертям непричастны, как и к смерти Вашингтона. Просто пришло время. Его друзья и его враги уходили в иной мир — и Шэю было все менее страшно умереть самому. В конце концов, они все уже там, а что теперь здесь делать ему? В Братстве и Ордене появлялись какие-то новые люди, но Шэя это уже не слишком интересовало.