Автоматная очередь докончила фразу. Алексей рванулся в глубь двора и завилял между раскидистыми, голыми яблонями — гордости Афанасия Ивановича, которые он сам вырастил. Баров перемахнул через низкую изгородь и очутился в соседнем дворе, встал, прижавшись к углу сарая. Сзади неслись крики, выстрелы, пули попискивали над головой. Баров хотел выскочить на улицу, оттуда до леса — рукой подать, как вдруг страшный удар по голове свалил его с ног. Алексей потерял сознание.
Пришел Баров в себя в каком-то незнакомом месте. Над ним стояли два полицая.
— Ну что, напартизанил, поганое племя! — прошипел один из них. Баров попытался подняться и дернул связанными ногами.
— Лежи, лежи, теперь уж недолго осталось. Не простынешь, на том свете чахоткой не хворают, — засмеялся полицай и отошел в сторону.
«Что же произошло в комнате?» — пытался сообразить Алексей. Ему вспомнились автоматная очередь и последние слова дяди Афанасия. Старик пошел на смерть, чтобы предупредить его, а он… эх!
Смерти Алексей не боялся, но ему сделалось страшно при мысли о том, что на явку может пойти Гриша Муравьев и тоже попадет в засаду. Баров простонал от злости и досады. И тут же над ним склонился полицай. С хитровато-скорбным выражением лица он поглядел на Барова.
— Эй ты, большевичок! Лежи смирна, не то долбану разок — и богу душу отдашь! — Полицай погрозил Алексею винтовкой. — Степан, идем греться, — позвал он второго. — Никуды не денется… Тут полежит, не околеет.
Но они не успели уйти, возле ворот послышались голоса. К Барову подошел белобрысый в эсэсовской форме и, резко толкнув сапогом в бок, приказал кому-то:
— Доставить в гестапо, будем беседовать.
Барова бросили в кузов машины, и вскоре она остановилась у ворот гестапо. Ему развязали ноги и руки и ввели в кабинет, где за столом важно восседал Мишка-палач. Он встал, подошел к Алексею, заглянул ему в лицо и спросил:
— У кого был в отряде?
— А я не был в отряде, — ответил Баров, наслаждаясь идущим от печки теплом.
— Чем же тебя кормили, что такой вырос? — с завистью потрогал Лапин свинцовые мускулы Барова. — Тебя на две части можно разрезать — таких, как я, будет два. — Он отошел к столу. — Значит, говорить не будешь, да? — задал он вопрос.
— О чем?
— Про твои бандитские дела! Как ты людей убивал!
— Чепуха это, господин начальник, никакой я не бандит.
— А это чье? — положил перед собой Лапин автомат Алексея.
— Наверно, мой. Зверья боялся, вот и имел.
— Ваньку валяешь! — разозлился Лапин. — Я тебе покажу, что такое зверье, тошно будет.
Вошел начальник оперативной группы, оберштурмфюрер СС Карл Зук. Он с любопытством, словно перед ним был не человек, а диковинное животное, осмотрел Барова и сказал Фунту, стоявшему у двери:
— Переведите ему: если хочет жить, то пусть забудет слово «не знаю». Здесь гестапо, а не балаган, и отсюда не уходят живыми.
— Не старайтесь меня запугать, я знаю, с кем имею дело. Больше того, что вам уже известно, мне нечего сказать.
— Коммунист? — спросил оберштурмфюрер.
— Для вас это не имеет значения, — ответил Баров.
— Хорошо, Михель, приступайте. Я зайду позже. Примените к нему метод 2С и 5С, иногда с такими он помогает. — Зук кивнул Лапину и вышел вместе с Фунтом.
Вошли два солдата. Они положили на пол железные прутья и пластины. Алексей догадался, для чего эти инструменты.
— Сегодня ты ответишь только на два вопроса, — сказал Лапин деловым тоном.
— Не старайся!
— Хорошо же! — Он грязно ругнулся и сделал знак солдатам. Те подскочили к Алексею, сорвали с него ватник, пиджак и связали кисти рук за спиной. С потолка спустили веревку, пропущенную через блок, и привязали ее к рукам Алексея. Они так сильно рванули веревку, что Алексей вскрикнул от резкой боли. Его подтянули к потолку, а конец веревки привязали к крюку. Лапин отослал солдат.
— Будешь висеть так до тех пор, пока не ответишь на мои вопросы, — предупредил он Барова.
Алексей молчал, он старался не шевелиться, чтобы как-то обмануть боль. Лапин закурил сигарету и, обойдя Алексея, прижал к его ноге окурок. Сначала задымили брюки, потом огненные иголки вонзились в тело. Боль становилась нестерпимой.
— Ну, как теперь? — тихо спросил Лапин. — Зачем себя мучаешь? Ты же умный человек. Скажи все, что знаешь, — останешься жить. Мы тебя куда-нибудь перекинем, и никто знать ничего не будет. Уж это будь спокоен!
Алексей молчал, перед его глазами медленно плыли оранжевые круги. Неожиданно он дернулся, и резкая боль рванула суставы. Мишка тянул его за ногу, заглядывая снизу вверх в сухие, поблескивающие глаза разведчика.