Альбрехт вскинул презрительно голову.
— У меня другое предназначение. Оно предопределено для меня фюрером. Но если мой фюрер прикажет…
— Брось, Ганс. Ты на такое не способен! — задумчиво прервал его Зук.
— Как прикажете понимать ваши слова, господин оберштурмфюрер? — обиженно проговорил Ганс Альбрехт и залился краской.
— Где это вас учили перечить старшим? — спокойно, переходя на «вы», проговорил Зук. Его подчиненные знали, что если оберштурмфюрер переходил с ними на «вы», то дело принимало плохой оборот, и унтерштурмфюрер это понял.
— Что вы, господин оберштурмфюрер, я просто не понял ваших слов, — поспешил загладить свой промах Альбрехт. — Такое истинному немцу ни к чему. Страдания души и тела присущи лишь дикарям, вроде этого русского. Ведь мы видим, что он уже сломлен окончательно. Он держится только на упрямстве, и ему абсолютно все равно: плюнуть на эту бумажку или нет, — затараторил он. — У нас бы он заговорил быстро, — добавил он и с ужасом замер, опасаясь, что Зук может отдать ему этого русского. С таким, как этот партизан, недолго и сломать себе шею…
Зук уловил пугливую мысль Альбрехта и посмотрел на подчиненного. Ироническая улыбка скользнула по его губам.
— Ну что же, давайте, господин унтерштурмфюрер!
Эсэсовец, проклиная в душе свою болтливость и несдержанность, неуверенно стал спускаться по ступенькам.
…Алексей оторвал глаза от портрета Ленина и поднял голову. Он увидел униженно просящие глаза Мишки-палача и, собрав последние силы, плюнул ему в лицо.
Лапин от неожиданности шарахнулся в сторону и чуть не упал в сугроб. В следующую секунду он, теряя самообладание, рванул из кобуры парабеллум. Алексей с ненавистью смотрел на Мишку, пронизывая его своим взглядом. И Лапин под этим взглядом весь съежился. Он стрелял в Барова до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны.
Воздух огласился страшным, нечеловеческим криком. Мишка вздрогнул. Оттолкнув часового, обезумевшая от горя пожилая женщина бежала через двор к месту трагедии. Следом за ней сюда же вбежала молоденькая девушка.
Лапин потянулся к полицаю, взял из его рук автомат, торопливо вскинул его и длинной очередью расстрелял обеих женщин.
Альбрехт торжествующе взглянул на Зука и проговорил напыщенным тоном:
— Финита ля комедия!
В комнате наступила тишина. Присутствующие молчали. Все они были захвачены картиной суровой правды и мужественного героизма.
— Спасибо вам, товарищ Петренко, — наконец проговорил полковник. — Какие люди!.. Было бы неплохо после того, как мы закончим это дело, выступить вам в печати, по радио, рассказать о них… Мы обсудим это с вами. Продолжайте!
Петренко рассказал о работе подпольной группы, организованной в городе командиром партизанского отряда Русаковым. Многочисленные факты преступлений Мишки-палача раскрыли картину морального падения предателя Родины. Но, к сожалению, как это сам Петренко констатировал, они не дали ни малейшего намека на то, где можно искать скрывающегося преступника.
— Я все же склонен считать вашу командировку очень полезной для нашего дела, — подчеркнул полковник Федоров. — Мне кажется, что сейчас у многих нет сомнений в том, что общение с массами не так уж вредно, — усмехнулся он, вспомнив с каким молчаливым недоверием отнесся к его предложению майор Агатов.
Майор отвернулся к окну и стал смотреть на улицу, на людей, торопливо снующих во все концы. Про себя подумал: «Удивительное чутье у человека. Знание жизни, людей и ориентировка на дух времени. Десять лет назад его бы просто сочли вольнодумцем…»
Полковник заговорил снова:
— Надо подождать, что даст нам Перминов из Озерска. На него я возлагаю большие надежды. Зацепка должна быть там!
Часть III
Свидетель № 2
В Озерске все оказалось не так, как предполагал вначале Перминов.
Сидя в вагоне поезда, идущего в загадочный Озерск, капитан не испытывал особой радости и удовлетворения. Перминов прикинул: он приезжает в Озерск, через местных товарищей устанавливает, где живут бывшие полицаи, а их, как ему сообщили, здесь всего шесть. За один день он на машине объезжает их всех, делает графологический анализ почерка и выезжает обратно. Самое интересное, пожалуй, достанется Виктору, он выйдет в Е. на след преступника… Графолог здесь, наверное, не понадобится, по крайней мере на первой стадии. Человек, писавший письмо, вряд ли пытался изменить почерк. Рассуждал он примерно так: Озерск за несколько тысяч километров, искать никто не будет. Да и зачем?