— Я не могу претендовать, — поспешно произнес я, — на обладание даже долей того таланта и той силы воображения, которыми дышат страницы, вышедшие из-под пера Хью Абергавенни! Я прочел, полагаю, все его сочинения, но, по-моему, уже несколько лет, как он замолчал и не публикует ничего нового. Ранние же его романы чрезвычайно увлекательны и во многих отношениях заставляют нас вспомнить Ле Фаню и Уилки Коллинза.
— Как я уже говорил, я не питаю особой склонности к такого рода литературе, почему и не могу разделить ваш энтузиазм, однако соглашусь с вами в том, что человек, равно преуспевший в двух видах деятельности, — большая редкость. С другой же стороны, невозможно отрицать, что добиться успеха не так легко. А значит, кроме таланта, он обладает еще и недюжинным трудолюбием.
Холмс кивнул:
— Это справедливо и для тех, кто занимается юриспруденцией.
— Разумеется, мистер Холмс. Когда мы познакомились, Джон признался мне, что испытывает жгучее желание посоревноваться с братом в сочинении остросюжетных историй, но я постарался убедить его в том, что призвание его — это надежное партнерство в солидной юридической конторе, и только оно может обеспечить ему будущий успех. После того как он поступил ко мне, о литературных своих притязаниях он, разумеется, больше не вспоминал, и мне казалось, что я сумел раскрыть ему творческие возможности, таящиеся в профессии поверенного в делах, и ограничить его помыслы юриспруденцией.
— Итак, до недавнего времени, как вы указываете в письме, вы не имели оснований жалеть о своем выборе.
— До недавнего времени — нет.
— Что же заставило вас изменить свое мнение?
— Я стал замечать, что Джон постоянно борется с усталостью. Он ходил с красными глазами, опухшими веками, по утрам словно спал на ходу. Казалось, что ночью он и не ложился. Потом я обратил внимание на то, что он стал делать ошибки. Он не сумел провести одну финансовую операцию из-за глупейшей оплошности, мелочи, на которую он не обратил внимания. В другой раз один клиент пожаловался на ошибку в счете, очень меня сконфузившую. Уж не говорю о том, что ошибка эта стоила мне немалых денег. Полный не столько гнева, сколько огорчения, я призвал Джона к ответу за все его упущения. Тот с легкостью признал свою вину и заверил меня, что подобное не повторится.
— Пытался ли он оправдаться, ссылаясь на какую-либо причину этих ошибок?
— Уже теперь, задним числом, я понял, что он темнил, говорил, что чувствовал себя неважно, что мучился бессонницей, но теперь, дескать, доктор дал ему другое лекарство и все наладится. Должен признаться, что я не очень ему поверил, но тем не менее подумал, что поговорил с ним достаточно строго и сетовать на его поведение в дальнейшем мне не придется.
— Однако вас постигло разочарование?
— О да, мистер Холмс. В последнее время дело приняло совсем уж дурной оборот, что крайне огорчительно. Мой посыльный, некто Бевингтон, рассказал мне по секрету, что однажды поздним вечером встретил его в парке Линкольнс-Инн-Филдс. Он был с женщиной… как бы это сказать? Чей вид заставлял усомниться в том, что ее можно назвать подходящей компанией для порядочного молодого человека. — Доулинга передернуло. — Джон громко разглагольствовал о чем-то, а поравнявшись с Бевингтоном, приветствовал его омерзительно грубой шуткой, сопровождавшейся диким хохотом. Мой посыльный — убежденный трезвенник и был шокирован не только возмутительным поведением Джона, но и тем, что от юноши несло спиртным. Охваченный естественным в таком случае смущением, Бевингтон поспешил домой. Он служит у меня уже больше двадцати лет, и сообщать мне об этом печальном инциденте, как я с удовольствием отметил, ему было крайне неприятно. Но он посчитал необходимым сделать это в интересах фирмы. Я заверил его, что поступил он правильно.
Холмс слушал его, сложив кончики пальцев и устремив взгляд в потолок.
— Ваш партнер имеет слабость к женскому полу?
— Напротив. В этом смысле он вел себя вполне пристойно. Он помолвлен с прелестной девушкой, дочерью дипломата. Сейчас она в Индии с отцом и пробудет там еще месяца полтора. Мне всегда казалось, что Джон предан ей и только ей одной.
— Вы обсудили с ним то, что узнали от Бевингтона?
— Незамедлительно. Он возмутился и с ходу стал все отрицать. Сказал, что я обижаю его, что Бевингтон старый осел, что он слеп и, должно быть, обознался. Честно говоря, я, быть может, и поверил бы ему, если б не два обстоятельства. Во-первых, Бевингтон, хоть и не молод, но не слеп и вовсе не осел. А во-вторых, на следующий день ко мне пожаловал сам Хью Абергавенни.