— Несомненно, доктор Зорге — примечательная личность, — уклонился от прямого ответа японец. — Тем более странно, что такой заслуженный человек до сих пор не зачислен в штат министерства иностранных дел Германии.
«Ну, уж это совсем не твое дело», — подумал Равенсбург, ломая голову над тем, как бы повежливей дать понять полковнику, что этот разговор ему неприятен.
— Полагаю, что это не имеет значения для наших японских друзей, — сухо ответил дипломат. — Для доктора Зорге тоже.
— Как сказать! — возразил Одзаки, к удивлению Равенсбурга. — Как чиновник министерства иностранных дел господин доктор Зорге пользовался бы дипломатической неприкосновенностью, а так… — полковник намеренно сделал паузу, — он пользуется этой неприкосновенностью лишь благодаря нашему высокому уважению к вашему учреждению.
Равенсбург решил, что настало время взять быка за рога.
— Если вас интересует доктор Зорге, Одзаки-сан, я бы советовал вам обратиться непосредственно к нему. Уверен, что он всегда к вашим услугам.
Начальник контрразведки сохранял полнейшее спокойствие.
— Вот этого я хотел бы избежать. Так же, как я до сих пор избегал устанавливать за ним наблюдение, которое ведется сейчас за всеми иностранцами, не пользующимися дипломатической неприкосновенностью. К сожалению, я обязан знать все о каждом иностранце, проживающем в Японии. Официально доктор Зорге не имеет дипломатических прав, которые могли бы оправдать это исключение. Неофициально мы все же предоставляем ему такие права из уважения к дружественной Германии. Теперь вы видите, в чем мои трудности, и понимаете, из-за чего я пришел.
— В чем состоят ваши трудности, я, конечно, вижу, Одзаки-сан, но я не вижу, чем бы мог помочь вам именно я.
— Господин доктор Равенсбург, я обязан получить кое-какие сведения о докторе Зорге: о его происхождении, биографии и даже о его сердечных делах. Я не хотел бы поручать такое деликатное дело своим подчиненным и ставить самого доктора Зорге в затруднительное положение. Вам известен его темперамент! Он может неверно истолковать эту пустяковую формальность. Поэтому я хотел просить вас, господин доктор, помочь мне заполнить карточку на Зорге-сан. — Одзаки не договорил до конца и только улыбнулся.
Равенсбург едва сдерживался.
— Мне жаль, господин полковник, — сказал он, — но в этом деле ничем не могу помочь.
Одзаки не понимал, какую громадную ошибку он совершил. Это была типично японская ошибка — исходить в разговоре с европейцами из собственного образа мышления. Сам по себе факт, что начальник контрразведки интересуется биографией определенного человека, для любого японца был бы признаком того, что этот человек находится под подозрением. А если, кроме того, о нем еще и расспрашивают, то, полагал Одзаки, и этот молодой немец должен был бы сразу понять, что в интересах самой Германии следить за доктором Зорге на каждом шагу. Работники Одзаки делать этого не могли — их полномочия кончались у ворот посольства. Значит, было ясно, что за своим земляком следить должны были сами немцы. Но пока об этом нельзя было сказать прямо — веские доказательства вины Зорге отсутствовали. Однако полковник полагал, что высказался достаточно ясно.
Для Равенсбурга же визит Одзаки означал нечто другое, да он и не видел в нем ничего особенного. В акции начальника контрразведки Равенсбург усмотрел одну из непрерывно повторяющихся попыток ограничить дипломатические прерогативы, с существованием которых не желал мириться ни один японец. И хотя эти прерогативы основывались на взаимности и японские представительства за рубежом сами придавали им очень большое значение, у себя дома они никак не хотели допустить существование иностранных суверенных островков. Своим недоверием по отношению к европейцам японские чиновники заразили и большинство дипломатов в Токио, вынужденных постоянно отбивать посягательства на их старые привилегии. Так и сейчас произошло трагическое и тяжелое по своим последствиям недоразумение: Равенсбург не увидел в просьбе полковника Одзаки ничего иного, кроме нового вмешательства во внутренние дела своего посольства.
— Я очень рассчитывал на вас, доктор Равенсбург, и сожалею, что вы не желаете оказать нам помощь, — подчеркнул начальник контрразведки.
— Не могли же вы ожидать, господин полковник, что я буду сообщать вам сведения, касающиеся личной жизни моих коллег и друзей, не ставя их об этом в известность! Я знаю доктора Зорге несколько лет и очень высоко ценю его, несмотря на некоторые странности его характера. Убежден, что нет нужды заполнять на него карточку в вашем ведомстве. Он заслуживает полного доверия.
— Хотел, чтобы так было, — улыбнулся Одзаки, скрывая свое разочарование, — но я не убежден в этом. Опыт учреждений, подобных моему, показывает, что люди, пользующиеся доверием в высших инстанциях и имеющие доступ к секретным документам, представляют ценность для врага. Поэтому мне приходится особенно внимательно присматриваться к тем, кому доверяют в высоких учреждениях. Это касается как моих земляков, так и чужеземцев… Мера предосторожности, и ничего больше. В тысяче случаев она окажется излишней, но в одном — оправдает себя. А одного такого случая может быть достаточно, чтобы потрясти государство.— Он умолк и наклонился вперед. — Господин доктор Равенсбург, мы слишком мало знаем о Рихарде Зорге.
Настойчивость контрразведчика произвела впечатление на Равенсбурга.
— По совершенно определенным причинам я никогда не стану делать то, с чем, я знаю, не согласился бы доктор Зорге, — заявил он своему гостю. — Вам, наверное, известно, что я часто путешествую. Два года назад я попал в неприятную историю. На северо-западе Маньчжурии на меня напали бандиты. Они соглашались отпустить меня только за выкуп, который намного превышал мои возможности. Доктор Зорге сумел найти меня. Благодаря его помощи мне удалось бежать. Зорге советовал не рассказывать об этом приключении. Наше министерство не любит, когда его сотрудники попадают в подобные переделки. И если я об этом вам все-таки говорю, то только для того, чтобы вы поняли, чем я обязан моему другу Рихарду Зорге.
— Я прекрасно понимаю, — согласился Одзаки и поклонился Равенсбургу. Позвольте мне поблагодарить вас за беседу.
Равенсбург был несколько удивлен, заметив, что Одзаки не выразил недовольства его отказом. «Он хороший игрок, — подумал немец, — и готовит себе достойное отступление».
Но Равенсбург ошибался. Полковник все же оказался в выигрыше — его подозрения подтверждались. Одзаки лучше, чем Равенсбург, знал, что это были за «разбойники», в руки которых тот угодил в Маньчжурии. Те районы находились под властью красных партизан, имевших централизованное руководство. И если Зорге сумел освободить Равенсбурга, значит, он действительно очень влиятельный человек. Возможно даже, что именно Зорге дал указание схватить немца, чтобы затем выручить его. Такая услуга обязывает к вечной благодарности. Этот доктор Зорге применил неплохой способ, чтобы завоевать себе верного друга.
Итак, через Равенсбурга к Зорге подступиться нельзя. Одзаки сменил тему разговора и вскоре, взглянув на часы, откланялся.
Равенсбург проводил его до дверей квартиры и не видел, как полковник, выходя из виллы, чуть не столкнулся с Кийоми. Оба сделали вид, что незнакомы.
Девушка не знала, зачем ее шеф приходил к Равенсбургу. Этот визит напугал ее. Когда дело касалось службы, Одзаки не считался ни с кем и ни с чем. Он мог рассказать Равенсбургу все о своей сотруднице, если бы это помогло осуществлению его замыслов.
Но ее опасения оказались напрасными. Едва она вошла в гостиную Равенсбурга, как услышала, что речь здесь шла совсем о другом.
— Знаешь, кто только что был у меня? Полковник Одзаки, начальник контрразведки! Он хотел, чтобы я следил за Зорге!
— Но, дорогой мой, — пыталась она его успокоить, — здесь следят за всеми иностранцами. В этом же нет ничего особенного!
— Конечно, нет ничего особенного, — согласился Равенсбург. — Одзаки может следить за кем угодно. Но из меня ему не сделать шпиона. Видимо, за определенными людьми необходимо наблюдать. И все-таки слежка — самое грязное занятие, какое только можно себе представить.