— Да верю! Но разве ж все так? Есть же лицемеры из лицемеров!
— Есть, конечно. Ты уж извини, что я тебе так часто звоню.
— Чего извинять? Вон другие сколько трезвонят! Иногда в ушах гудит, будто дрелью буравили!
— Сам от этого страдаю, так что вполне понимаю тебя. Я, должно быть, некстати?
— Ладно уж! Кто сейчас церемонится? Бывает, и от обеда оторвут и из ванны вытащат!
— Бывает. Но я, чувствую, не под настроение…
— Брось! Разве сейчас на это обращают внимание? Будь ты при смерти — все равно с анекдотом лезут!
— Не исключено, к сожалению. В общем, хотел тебя об одном дельце просить, но, боюсь, что…
— Валяй? Другие вон сколько просят и не боятся же?! И то дай и это сделай — не отобьешься? Чего надо, а?
— Да сущий пустяк? Даже неудобна беспокоить.
— Пустяк не пустяк — какая разница?! Другим же удобно. Глаза выпятят — и в душу, тапки не сняв…
— Не знаю, как другие, но мне, откровенно говоря, не очень хотелось бы щеголять в подобной роли.
— Вот еще! Чего маяться, если уж начал? Другие вон тоже как что — так сразу руками и ногами… Они, мол, особенные, не такие, как все. А копнешь!..
— Извини, но если ты думаешь, что я извиняюсь всего лишь ради приличия, то это просто обидно.
— Ну вот… Ты, как другие, — слова не скажи — сразу в амбицию — При чем здесь амбиция! Не надо все ставить с ног на голову!
— Вот, вот! Я уже и виноват. Э-э, да ты, как я погляжу, ничем не лучше других!
— Лучше или хуже, а подобное слышать не желаю!
— Так бы сразу и скапал! А то круть-верть! Как лиса, понимаешь: «Здравствуйте… Какие могут быть шутки?.. Совершенно искренне!» Коли не шутишь, чего ж оскорбленное достоинство из себя изображать, спрашивается? Был бы не такой, как другие, не пырхал бы, не разыгрывал из себя!.. Дверью он хлопает! Дверью все научились хлопать, а вот начистоту, без обиняков, напрямик не доросли еще!
НЕДОРАЗУМЕНИЕ
Дробанюк собрался пить чай, когда раздался телефонный звонок.
— Але, — снял он трубку, поскольку ближе всех находился к аппарату. — У телефона…
— Здравствуйте! — раздался в телефонной трубке женский голос. — Я ваша классная руководительница.
— Да? — удивился Дробанюк. — Очень приятно.
— Мне, как классному руководителю, тоже, — послышалось в ответ. — Потому что мне хотелось бы услышать от вас как родителя ответ, почему ваш сын на уроках изображает отбытие поезда вместо того, чтобы решать задачи. Надеюсь, вы разъясните мне это?
— Какое отбытие? — еще больше удивился Дробанюк. — Какого поезда?
— А это вы спросите у своего сына.
— Минуточку, — сказал Дробанюк и, прикрыв ладонью трубку, крикнул находившейся в кухне жене: — Соня! Тут классная руководительница Игоря звонит. Может, поговоришь?
— Вот ты и поговори, — ответила жена. — А то все я да я…
— Ну, если ты так считаешь, — пожал плечами Дробанюк. — Минуточку! — сказал он в трубку. — Сейчас разберемся. Игорь! — закричал он. — Ну-ка, иди сюда! Объясни отцу, какое отбытие поезда ты изображаешь в школе вместо того, чтобы решать задачи?
Подошедший сын виновато замялся.
— Не-е, ты рассказывай, рассказывай! — потребовал Дробанюк. — Я тебя слушаю, мама слушает и классная руководительница вот слушает, — приподнял он телефонную трубку.
— Ну как? Обыкновенно, — потупил глаза тот.
— А мне вот неясно, как! — повысил тон Дробанюк. — И маме неясно. И классной руководительнице неясно! — помахал он телефонной трубкой. И снова сказал в нее: — Минуточку… Сейчас разберемся и примем меры… Ну, что ты стоишь, как столб? — набросился он на сына. — Рассказывай!
— Это у нас игра такая. — пробубнил тот.
— Хорошенькое занятие! — покачал головой Дробанюк. — А отец уверен, что его сын в школе тише воды и ниже травы…
— То-то и оно, — заметила жена.
Дробанюк от неожиданности едва не уронил телефонную трубку.
— Что ты хочешь этим сказать? — с хмурой настороженностью спросил он.
— Ничего, — сказала жена.
— Благодарю за поддержку, — с чувством оскорбленного достоинства произнес Дробанюк. — Вы меня слушаете? — спросил он в трубку. — Торжественно обещаю, что я этого так не оставлю! Я самым решительным образом поставлю шлагбаум на пути этого поезда!
— Кроме того, — продолжал женский голос, — ваш сын вырывает из тетрадок листы и мастерит из них голубей…
— Неужели?! — нахмурился Дробанюк. — Еще минуточку, сейчас выясним… Игорь! — грозно окликнул он сына, успевшего уйти в другую комнату.
— Ну, что еще? — раздался оттуда недовольный голос.
— Разговор не окончен! Отвечай, что еще за номера ты откалываешь с этими голубями?
— Это самолеты, — буркнул сын.
— Неважно! Меня интересует, чего ты этим добиваешься? И классную руководительницу интересует. И маму, возможно, интересует, — злорадно произнес он последнее предложение.
— Я просто так… — заныл сын.
— Просто так ничего не бывает. Это ты кому-нибудь другому скажи! Это ты еще учительнице можешь сказать, а меня ты не проведешь! Но, может быть, ты соизволишь перед отцом предстать, если он с тобой разговаривает?
Сын нехотя подошел.
— Вот так! — заключил Дробанюк. — А теперь выкладывай все начистоту.
— Говорю же, что просто так, — скривился тот. — От нечего делать.
— Вы слышите, он, оказывается, запускает свою авиацию от нечего делать! — возмущенно сказал в трубку Дробанюк. И, сбавив тон, поинтересовался: — Разве может быть такое, чтобы на уроках было нечего делать?
— Исключено, — ответил женский голос. — Просто у вашего сына такое воспитание. То он голубей запускает, то из рогатки стреляет!
— Что вы говорите?! — поразился Дробанюк. — Даже стреляет? Мать, ты слышишь! — окликнул он жену. — Твой сын стрельбище в школе? открыл!
— Меня это уже не удивляет, — ответила с кухни та.
— А меня твоя реакция не удивляет, — многозначительно произнес Дробанюк.
— Что я — один стреляю? — подал голос сын. — Все стреляют…
— А если завтра все школу бросят — ты тоже бросишь? Голову на плечах надо иметь, а не луковицу!
— Да уж имеем! — независимо повел головой тот.
— Ты как с отцом разговариваешь?! — побагровел Дробанюк. — Ремия хочешь? Впрочем, сначала ты извинишься перед учителем за свое безобразное поведение, а потом решим вопрос о наказании… Извините, — сказал он в телефонную трубку, — но я хотел бы знать, на каком именно уроке он эти свои штучки выделывал?
— На всех!
— Да? — сказал Дробанюк. И строго посмотрел на сына: — Вот перед всеми учителями сразу и извинишься! В моем присутствии! — загорелся Дробанюк, поднимаясь с дивана. — Собирайся! Сейчас мы с тобой пойдем в школу!
— Наконец-то ты узнаешь, где она, — заметила жена.
— Пусть я раз туда пойду, зато с толком! — отрубил Дробанюк.
— Посмотрим! — сказала жена.
— Смотреть нечего! — с чувством неоспоримого превосходства произнес Дробанюк. — И так все видно!.. Игорь! — окликнул он сына. — Как зовут?
— Кого? — не понял тот.
— Кого, кого! — свирепо передразнил его Дробанюк. — Классную руководительницу!
— A-а… Марья Ивановна, — буркнул сын.
— Марья Ивановна, — твердо сказал в трубку Дробанюк. — Вы извините, конечно, за мои родительские упущения в воспитании сына, но с этого момента я лично…
— Между прочим, меня зовут Лидией Никифоровной, — заметил женский голос.
— Простите, оговорился, голова кругом от всех этих неприятностей, — стал заверять Дробанюк, бросая грозные взгляды на сына. — Через десять минут я лично буду в школе и заставлю его извиниться перед всеми учителями… — И снова прикрыв трубку ладонью, гневно упрекнул его: — Доучился! Не знаешь, как звать классную руководительницу’.