Три Процента поднял голову, огляделся, прислушался. Кажется, ушли окончательно. Перед ним кто-то зашевелился, потом еще один. Из двух десятков, остались только трое, те, кто шел в хвосте. С трудом поднявшись, Вова закинул на правое плечо свой сидор.
— Пошли.
Один из еще двух выживших не согласился.
— Надо посмотреть, может, еще кто жив.
Остальные лежали неподвижно, никто даже не стонал, но наверняка среди них были еще живые.
— И чем ты им поможешь? Пошли, лучше не знать.
Пройдя полсотни метров, Вова оглянулся, остальные ковыляли за ним. Дорога по-прежнему была пустынной, а у них, кроме пары индивидуальных пакетов, ничего не было. Отошли еще на километр и свернули в неглубокий овраг. Идти дальше не было сил.
— Давай перевяжу.
У одного из попутчиков сбилась повязка на руке и Вова решил ему помочь, благо пакет был.
— Тебя как зовут?
— Смотря, кто зовет. А по паспорту Владимир.
— Николай, — представился перевязываемый.
Третий не представился, он заснул, едва опустившись на снег.
— Дергать?
Бинт намертво присох к ране.
— Дергай. А-а-а!!! М-мать…!
— Терпи.
— Твою же…!
Не обращая внимания на вопли, Вова закрепил повязку.
— Спасибо.
— Всегда, пожалуйста.
— Что дальше делать будем?
— Спать. Как стемнеет, пойдем дальше.
Разбудила Вову все та же дергающая боль. Было еще светло и, сколько осталось до темноты, было неизвестно. Приподнявшись, он невольно застонал, разминая затекшие конечности.
— Доброе утро, — приветствовал его новый знакомый.
Вова не ответил, ему было совсем хреново.
— Пожевать чего есть?
Вова отрицательно покачал головой.
— Вот и у нас нет.
Николай оказался разговорчивым. Лопухов слушал его болтовню временами впадая в забытье.
— Я везучий, в Сталинграде больше месяца продержался и ни одной царапины. А ведь в самом пекле были, с одной стороны тракторный, с другой «Баррикады». Каждый день по нескольку раз бомбили, как в семь утра начнут и до темноты. Полутонка как даст! Меня со дна окопа на бруствер выкинуло, жив остался. Еще двоих из отделения живыми откопали, остальные там и остались. И ранили меня удачно, навылет, и через Волгу благополучно переправился, и здесь меня ни бомбы, ни пули не взяли.
— Все мы тут везучие, — с трудом разлепил пересохшие губы Вова, — особенно я, по полной программе попал.
— Э-э, да ты совсем плох. Вот, водички попей.
В губы ткнулось холодное горло фляжки, ледяная вода проникла в рот, скатилась дальше по пищеводу.
— А я и повоевать-то толком не успел. Только высадились, ба-бах и все.
Третий выглядел получше Вовы с Николаем, почище. Дальнейшую нить разговора Лопухов потерял, лежал, находясь на грани потери сознания до самой темноты. Он не чувствовал, как его вытащили к дороге, Николай остановил одну из идущих в тыл машин буквально бросившись под колеса, водитель успел нажать на тормоз буквально в последнюю секунду.
— Куда я его возьму? У меня и так полный кузов тяжелых!
Сопровождавшая раненых санинструктор пощупала Вовин пульс, положила ладонь на раскаленный лоб.
— Грузите!
Вову впихнули буквально поверх других раненых. Четыре часа спустя, его стянули с трупа, несколько раненых умерли по дороге, не доехав до госпиталя.
Вову положили на лавку в каком-то коридоре, все происходящее он воспринимал с трудом. Сквозь туман и вату в ушах в его сознание с трудом проникали слова: осколок, воспаление, гангрена и самое страшное — ампутация. Нет, нет, только не ампутация! Лучше сдохнуть! Но даже губ не разлепить, слова не сказать. Опять куда-то несут, раздевают.
— Пей, пей, вот так.
Вода не принесла облегчения, наоборот, опалила рот, огнем прокатилась по организму и пожаром разлилась в животе. Да это же спирт! Снова чьи-то руки подхватывают и несут, кладут на что-то твердое. А это что за ночной кошмар? Здоровенный мужик в окровавленной одежде.
— Держите его.
Навалились, вцепились в руки, в ноги. Резкая вспышка боли.
— А-а-а-а-а! Пустите, сволочи!
Не отпускают, держат, а пытка продолжается, и разум пытается ускользнуть в спасительную черноту потери сознания, но не может, не может, не может… Мама, мамочка… Звяканье металла о металл он услышал неожиданно четко. Вроде, стало немного полегче. Ну когда, когда же все это закончится?
— Этого уносите, готовьте следующего.
Сознание, наконец, померкло, а может просто спирт подействовал.