— Как фамилия?
Комбат? Комбриг? Скорее, комбриг — вон за ним целый подполковник стоит.
— Красноармеец Лопухов!
— Вольно. Спасибо, Лопухов, выручили.
Вова с трудом догадался пожать протянутую руку. Взгляд танкиста остановился на золотистых нашивках.
— Давно воюешь?
— С сентября сорок первого.
— А в бригаде?
— Четвертый месяц.
— Лейтенант!
Никифорову пришлось выйти на передний план.
— Он у тебя что, трус?
— Нет, товарищ подполковник.
— Может, воюет плохо?
— Нормально, товарищ подполковник.
— Тогда, почему не награжден?
— Так он у нас в автороте недавно, до этого у автоматчиков был, вот и не успели.
— Надо успевать. Боец с сорок первого на передовой, два тяжелых ранения и даже медали нет. Начальник штаба, — это комбриг уже подполковнику в красивой дымчато-зеленой гимнастерке, — всех водителей и лейтенанта представить к наградам.
— Есть, — подполковник сделал какую-то отметку карандашом в блокноте.
— И не затягивай.
Комбриг со свитой двинулся дальше, Никифоров задержался. Вове было неловко, ведь, не хотел, а подставил взводного под начальственный гнев, но, вроде, пронесло.
— Сколько наших погибло, трое?
— Четверо.
Вова видел только троих. Четверо, стало быть. Из девяти. Вот тебе и безопасное тыловое местечко.
— Здесь разгрузку закончат, — продолжил взводный, — подъезжай к тем хатам, там остаток выгрузят.
— Есть.
Никифоров отправился догонять начальство, а Вова полез обратно в кабину, отходняк уже прошел.
До темноты пришлось пережить еще несколько артобстрелов. Кузов был уже пустой и Вова предпочитал прятаться под машиной. Помимо всего прочего, он теперь стал еще и лицом материально ответственным, а в машине есть масса нужных и интересных для окружающих предметов. Особенно надо было следить за колесами. Наша промышленность покрышек американской размерности не выпускала. Союзники, если чего и поставляли, то поставки эти бесследно растворялись где-то на необъятных просторах Союза и до фронта не доходили. А «шевроле» на фронте много, острых предметов на фронтовых дорогах хватает, ездить надо всем, вот и делайте выводы. В расположении автороты еще можно было расслабиться, но за ее пределами надо было держать ухо востро, некоторые деятели и во время обстрела могут дефицит с машины скрутить, а уж запаску-то и говорить нечего. Вот и лежал красноармеец Лопухов под своим грузовиком бдительно охраняя вверенное имущество.
Из Михайловки выбирались ночью, в кузове тяжелораненые танкисты и мотострелки. Тусклый свет выхватывал крохотный клочок местности. Сначала шли по грунтовке, потом пришлось объезжать остовы сгоревших грузовиков, выбираясь из колеи в поле. Взводный обещал, что саперы расчистят проезд, но вдруг они какую-нибудь мину пропустили. Да и отклониться в сторону можно запросто. Но повезло. Немцы пальнули несколько раз без особой надежды попасть. Да и не до того им было, судя по тому, что к вечеру их нажим на Михайловку резко прекратился, где-то в другом месте их обошли и танки ночью должны были перебросить в другое место. Остаток ночи Вова спал как убитый.
За неделю Лопухов постепенно втянулся в новую жизнь. К счастью, таких экстремальных поездок больше не было, но еще одна осколочная дырка в кузове появилась. И спущенное колесо под беспокоящим обстрелом пришлось менять. Один раз рвануло так близко, что баллонник чуть не выронил. А все почему? Да потому, что мазуте лень танки для дозаправки в тыл отводить. Приходилось заезжать к черту в зубы и там разгружаться, отсюда и потери у водителей. А к частому пребыванию пары-тройки тонн солярки за спиной он постепенно привык.
Запекшуюся кровь из кабины он так до конца и не отчистил. Она затекла и затвердела в таких щелях, что хрен выковыряешь. Выбрав более или менее свободный день, Вова занялся дырой в двери, благо, ремлетучка на базе полуторки в роте была. Осень скоро, а там и зима, пора ликвидировать не предусмотренное конструкцией вентиляционное отверстие.
— Глаза береги!
Вова зажмурился, но электрическая дуга пробивалась даже сквозь закрытые веки.
— Руки!
Руки Лопухов убрал, стянул брезентовые рукавицы, дальше сварщик справится сам. С дверцы было снято все лишнее, искореженный металл срезан и аккуратно зачищен. Дырка, точнее дырища, закрыта бронированным щитком, снятым с немецкого бронетранспортера. Именно его сейчас и приваривали к внешнему листу двери.
— Готово!
Горячий металл темнел и твердел на глазах. Осталось шлифануть швы, зашпаклевать и покрасить. Но тут трудовой порыв Вовы был прерван появлением ротного.