На следующее утро он сел за завтрак один, хотя стол был накрыт на двоих. Во время еды он просматривал корреспонденцию и делал заметки в своей записной книжке. Он был последнее время очень занят, так как постоянные занятия в комиссиях Совета Графства и различные организационные проекты, связанные с Лигой, отнимали у него массу времени. Теперь каждая минута была ему дорога.
Дверь отворилась, и вошла Лиззи. С пасмурным лицом, с опущенными глазами, она молча заняла свое место у стола. Время наложило на нее тяжелый отпечаток. Хотя ей было едва тридцать лет, но молодость прошла, а с ней вместе исчезла и красота. Розовые щеки побледнели и утратили свою свежесть; округлость форм перешла в дряблую одутловатость; вокруг рта образовались некрасивые складки. Сидевшая сейчас перед Годдаром, опустившаяся, неприятная женщина с растрепанной прической и опухшими веками, одетая в грязный утренний капот, так же мало напоминала цветущую хорошенькую невесту в Сэннингтоне, как дневной свет — вечернюю тьму.
Она налила себе чашку чаю и взяла небольшой сухарик. Никто из них не проронил ни слова. Годдар продолжал свой завтрак и свою работу, и только брови его слегка сдвинулись. Время от времен и Лиззи украдкой кидала на него взгляд. Ее раздражало, что он весь целиком был поглощен работой. Мертвая тишина становилась для нее невыносимой. Внезапно она с шумом отодвинула свой стул и стукнула рукою о стол.
— Ради бога, скажи хоть что-нибудь! — истерически вскричала она.
Годдар посмотрел на нее серьезно и отложил карандаш.
— Что же я могу сказать тебе, Лиззи?
— Да хоть что-нибудь! Проклинай меня, ругай меня — но не сиди так, как будто я уличная пыль, а ты — всемогущий бог.
— Ты не сдержала опять своего обещания! Что же другое я могу тебе сказать? Ты не можешь требовать, чтобы я был доволен, а в проклятиях я не вижу никакой пользы. Поэтому я и молчу.
— Лучше было бы умереть, — с горечью проговорила Лиззи.
Годдар пожал плечами. По его мнению, он сделал все, что он мог — и, к сожалению, безуспешно. Иногда в глубине души он высказывал такое же желание.
— Ты должна винить только себя, — сказал он.
— Ах, да? А ты ни в чем передо мною не виноват? Ты ведь меня ненавидишь. Ты никогда меня не любил. Даже, когда мы только что обвенчались, ты и тогда любил только свою противную политику. О, зачем я не вышла замуж за Джо Форстера? У него теперь три больших табачных магазина и он может держать свою голову так же высоко, как ты, хотя ты и член Совета Графства и о тебе пишут в газетах. Я хотела бы только знать, какая мне польза от твоей славы? В конце концов это все твоя вина, и ты меня толкнул на это. Ты сам это знаешь и был бы, конечно, доволен, если бы я умерла.
Все эти домашние дрязги в семейном быту Годдара были уже старая история. Жалобы и слезы Лиззи были уже бессильны рассердить его, и он теперь смотрел на нее просто, как на крест своей жизни.
— Наш брак был ошибкой, Лиззи, — сказал он, — и мы оба в этом давно убедились. Я не был тем мужем, который был тебе нужен, а я, по всей вероятности, должен был остаться холостяком. Но я честно исполнял свой долг перед тобой и — да поможет мне бог — буду всегда его исполнять. Что ты от меня хочешь? Разве я не исполнял когда-нибудь твоих желаний?
Многие женщины, спрошенные таким образом, ответили бы с тоской вслух или про себя: «Любви, немножко страсти, намек на нежность». Но у Лиззи это желание прошло вместе с румянцем на ее щеках. Есть натуры слишком грубые для того, чтобы чувствовать потребность в любви. Вместо этого Лиззи ответила:
— Дай мне денег и позволь мне жить где-нибудь одной.
— Для чего? — возразил он. — Чтобы окончательно погубить себя? Нет, никогда! Если только ты не хочешь вот этого. — И он взял из кучи циркуляров, которые доставлялись ему ежедневно в большом количестве, случайно присланный проспект убежища для одиноких женщин и положил его перед ней. Она взглянула, злобно скомкала его и швырнула в огонь.
— Если ты посмеешь в самом деле сделать это со мной, то берегись! Ты увидишь, чем это кончится! — вскричала она, дрожа от внезапного приступа ярости. — Сколько времени ты потратил, чтобы придумать этот план?
— Никакого плана здесь нет, — возразил Годдар. — Если ты пойдешь туда, то только по своей воле. Мое единственное желание — это беречь тебя и сделать твою жизнь настолько счастливой, насколько это возможно.
Лиззи презрительно фыркнула.