— Может быть, — сказал Глим, слегка улыбнувшись.
— Слух об Экклесби?
— Какой слух? — спросил уже серьезным тоном Глим.
— О стачке. Я опасаюсь, что надвигается сильная гроза. Разве вы не слышали?
— Ни звука! — возразил Глим.
— Я получил сведения от Вилластона, — продолжал Годдар, — он там секретарем отделения Лиги; он предсказывает кое-какие события. Но пока ничего определенного. Я думал, что вы знаете что-нибудь.
Глим покачал головой.
— В чем же дело? Новые машины? Профессиональный Союз и Федерация Работодателей не могут сговориться?
— Нет, не машины, а хуже! Полное переутомление в связи с зверской эксплоатацией фабрикантов. Вот письмо.
— Я не думаю, что это серьезно. Как-нибудь уладится, — сказал Глим, пробежав письмо. — Хотя подождите, — прибавил он, — ведь Экклесби в округе Хоу, не правда ли?
— Да, конечно, — сказал Годдар. — Потому-то Вилластон мне и написал.
— Я постараюсь быть в контакте с ними, — сказал Глим. — Руководящая фирма там «Кливер и Флайт». У меня с ними кой-какие связи, благодаря банкирам Розенталь и «Флуд и Сыновья в Лондоне».
— Вы и впрямь ходячая энциклопедия! — воскликнул Годдар.
Глим засмеялся и покрутил усы.
— Кстати, это напомнило мне о моей миссии, — сказал он. — Отчего вы не сделали визита лэди Файр?
Годдар не обратил внимания на кажущуюся непоследовательность и удивленно спросил:
— Что мне делать в дамских салонах?
— Сидеть, пить чай и принимать живое участие в политических сплетнях, — ответил Глим.
— Для этого я не гожусь, — возразил Годдар. — Я этого никогда не делал, а потому не буду делать этого и впредь.
— Весьма основательный довод для прогрессиста! Но лэди Файр все же сердится на вас.
— Почему? Потому что я не ответил на пустую любезность?
— Внимание лэди Файр никогда нельзя назвать пустой любезностью, если оно обращено к члену партии. Ее имя вам, вероятно, знакомо?
Годдар должен был признать, что слава лэди Файр ему не безызвестна.
— Так вот, — сказал Глим, — я, на правах вашего старейшего политического друга, все-таки настоятельно советую вам пойти к ней с визитом. Она прелестная женщина и всей душой преданная партии, и может вам оказаться полезной самым неожиданным образом. Ни один видный политический деятель не пренебрегал помощью женщины.
— Да, но многие попадали в крупные передряги из-за женщин…
— Но еще больше выкарабкались из них благодаря помощи женщины, — убежденно возразил Глим.
— Но она, пожалуй, очень удивится, если я зайду к ней?
Глим разразился смехом. Сколько еще простоты было в Годдаре!
— Я вам говорю, дорогой мой, — сказал он, — что лэди Файр, как покровительница партии, до сих пор ожидает, что вы зайдете выразить ей свое почтение. Да разве вы не понимаете, что она оказала вам внимание, проделав длинный путь в Степней только для того, чтобы слушать вас?
На лице Годдара выразилось смущение, так не вязавшееся с его обычно решительным выражением. Но упрямая натура взяла верх.
— Это очень любезно со стороны лэди Файр, и я чувствую себя польщенным. Но я все-таки останусь при своих привычках. Можете назвать меня медведем, или чем угодно — но я не люблю ложного положения. Вы хорошо знаете, кто я, и потому, мне кажется, я могу говорить с вами вполне откровенно.
При этих словах он покраснел и поднял с вызывающим видом голову. Он до сих пор все еще не вполне привык к хорошо сшитому изящному костюму и к тонкостям изысканного стола. Если даже это временами причиняло ему неприятное ощущение неловкости и непривычки, то мысль оказаться в совершенно чужой ему обстановке дамского будуара была еще более для него невыносима. Глим со своей обычно проницательностью понял это чувство ложной гордости и не настаивал.
— Хорошо, — сказал он с улыбкой. — Может быть вы и правы в вашем упрямстве. Но не буду больше отвлекать вас от завтрака. Прощайте. Я не забуду Экклесби.
Он пожал ему руку, сделал приветственный жест одному из сотрапезников Годдара и, обменявшись несколькими словами с компанией, сидевшей у двери, вышел из столовой. Годдар, проводив его взором, вернулся к своему столику, где его ожидало уже простывшее блюдо, и, окончив завтрак, отправился со своими собеседниками в курительную комнату. Возобновившийся затем между ними спор быстро вытеснил лэди Файр из его головы.
Он так и остался бы непреклонным и не поддался бы уговорам Алоизия Глима. Но в это дело вмешалась в конце концов сама судьба, и он оказался перед нею совершенно беспомощным.