Наука же, на словах отвергая не подтвержденную опытом веру, с головой погрузилась в рационализации, породив при этом массу новых догматов, подчас не менее абсурдных, чем те, которые выдвигает религия. Утратив свое первоначальное предназначение, современная наука ушла от эмпирического познания мира в голую теоретику. Ученые мужи, на разный манер повторяя одни и те же заученные фразы, занимаются изощренным словоблудием, не приносящим ничего нового.
Современный мир — рационально-практический, связанный по рукам и ногам материалистическим мировоззрением, полностью отрекшийся от своей духовной природы, давно утратил связь с истоками. В нем не осталось ничего от прежнего одухотворенного мира.
К мысли о том, что коллективные и индивидуальные представления древнего человека были всецело иррациональными, мистическими в свое время пришли многие этнографы. И только возобладавшая, в конечном счете, материалистическая идеология отодвинула на задний план эти убеждения.
Мир первобытного человека — мир магии, мир, одухотворенный настолько, что живыми считаются не только деревья и травы, но и холодные серые камни.
Г. Джонс, занимавшийся исследованием верований в Корее, пишет: «Духи занимают все небо и каждую пядь земли. Они подстерегают человека на дорогах, среди деревьев, в горах, в долинах, в речках и ручьях. Они неустанно следят за ним днем и ночью… Даже в собственном доме человек не находит убежища от духов: они и здесь повсюду, они засели в штукатурке стен, повисли на балках, прилепились к перегородкам!»
Сродни этому японский синтоизм — все, происходящее в мире, обусловлено не судьбой или законами бытия, а индивидуальной волей отдельных ками — духов, населяющих окружающую природу.
Мир иррационален, наполнен таинственными знаками, символами, голосами, пугающе непонятен и при этом как бы наделен мистическими чертами надприродного сверхсущества. Человек в этом мире не венец творения, а всего лишь часть космоса, ничуть не более выдающаяся, чем все другие представители животного и даже растительного мира. Облик человека — лишь оболочка, которую можно сменить: отсюда рассказы о людях, превращающихся в медведя, рыбу, оленя, птицу, морского зверя или ведущих свое происхождение от них.
Одухотворенный мир порождает разного рода страхи, перерастающие в фобии. Боязнь темноты — это не страх перед затаившимся в ней хищником, водобоязнь — это не страх утонуть. Страх смерти вовсе не инстинктивная животная боязнь умереть, проистекающая из примитивного инстинкта самосохранения. Страх смерти, вообще страх отличает человека от животных. Заяц, убегая от волка, не боится смерти — его гонят инстинкты, подсказывая, что если волк его все-таки догонит, случится нечто нехорошее. Животные не осознают смерть как таковую. Они не хоронят своих мертвых, не совершают погребальных обрядов, вообще они не задумываются о смерти — думать о смерти, будучи живым, присуще исключительно человеку.
Человеческие страхи — это, прежде всего, страхи перед неизвестным, боязнь увидеть что-то настолько ужасное, что от одной мысли об этом кровь стынет в жилах. Страх встречи с запредельным миром — вот истинная причина душевного смятения любого человеческого существа.
Все, что нас окружает — леса, поля, горы, реки, озера, отдельные деревья и даже камни, — населено духами, способными помочь человеку, если их об этом попросить, совершив соответствующий обряд. И они же могут навредить, если о них забывают, если случайно или намеренно оскорбляют их.
Мир познается путем общения с духами. Магия при этом выступает посредником между человеком и инфернальным миром. Магический опыт имеет две стороны: «вслушивание» в вызовы потустороннего мира и «отвечание» на них. При этом, если знамение есть послание «оттуда», то магический акт — ответное отправление; и наоборот — магическое действо, в частности жертвование, может быть обращением к запредельному с целью получения некоего блага взамен, тогда знамение — это ответ извне, нуждающийся в толковании.
Наиболее восприимчивы к голосам извне те, кто испытывает потребность творить, воплощая в реальном мире то, что приходит из области ирреального в виде символов и образов. Первоначально, надо полагать, общение с запредельным было свойственно всякому, не являясь исключительным даром некой группы избранных, однако обыденное сознание, сфокусированное на повседневных проблемах, не может концентрироваться на соприкосновении с космосом. Окружающий мир диктует свои условия, и большая часть людей в конечном счете утрачивает связь с сакральным. Причастность к запредельному начинает рассматриваться с течением времени как ненормальность; с ней борются — сначала с помощью религии («охота на ведьм»), а потом и посредством сумасшедших домов.