Шли молча. Светофоры на перекрестках печально подмигивали желтым, и от этого света, еще более бледного, чем лунный, на душе невольно становилось тревожно и пусто. Прохожие попадались лишь изредка — крепчавший морозец разогнал горожан по квартирам. Наконец, спустя минут пятнадцать, слева от дороги обозначился пустырь с темнеющими на снегу рядами прилавков.
На рынке уже никого не было, лишь несколько бабок, торгующих водкой и сигаретами, кучковались у запертого входа да какая-то девушка в шубке из искусственного меха растерянно ходила вдоль ячеистого забора.
— Поздно пришли, — вздохнул Илья, останавливаясь и глядя по сторонам.
Отец закурил и, бросив в сугроб пустую пачку, согласно кивнул:
— Надо было сразу…
И отец, и сын уже почти протрезвели и лишь теперь, стоя у пустого вечернего рынка, поняли, что идти сюда вряд ли стоило. Они не узнали у мамы ни примет того бандюка, который позволил себе обматерить пожилую женщину, ни количества бандитов, ни имен или кличек… Если с мамы постоянно взимаются «местовые», должна же она знать, кем именно?!
— Вот что, — обеспокоенно произнес Дембель, шаря по карманам куртки, — я сейчас домой позвоню, скажу, что никого нет и что мы возвращаемся.
— Да зачем звонить? — отреагировал отец. — Что с нами случиться может?
— Чтобы не волновалась. Мало у мамы сегодня неприятностей, так и мы добавим. — Илья был непреклонен в своем решении. — Да вон и автомат рядом. Папа, у тебя жетончика нет?
— Дома оставил, — вспомнил отец.
— И у меня нет… Обожди, сейчас у какой-нибудь бабки куплю. Они иногда торгуют.
И Дембель, скрипя по снегу подошвами, направился к бабкам-сигаретницам. Увы, кроме «Примы» да «Столичной» подозрительного розлива, ничего другого они предложить не смогли.
— Извините, — обратился Илья к девушке в шубке из искусственного меха. — У вас жетончика не найдется?
— Нет, — ответила она и взглянула на него так, будто была виновата, что не может ему помочь. — Я приезжая…
Подойдя поближе, Илья сумел рассмотреть девушку получше. Она была молоденькая, не старше восемнадцати-девятнадцати. Приятная округлость лица, восковая кожа, большие печальные глаза… Вязаный шарфик выбился из-под воротника дешевой шубки, и Дембель заметил на груди ее маленький православный крестик.
— Очень жаль, — вздохнул Корнилов и, мельком взглянув в глаза девушке, понял, что она явно хочет о чем-то спросить, но, видимо, из-за стеснительности не решается.
А это означало, что разговор следовало начать первым.
— Кого-то ищете?
— Нет… То есть да, — непонятно почему краснея и смущаясь, ответила девушка.
— Так «да» или «нет»? — прищурился Илья.
— Да… Вы сами местный?
— Родился тут.
— Нет, я другое имею в виду. — Девушка закусила нижнюю губу, и в этом было нечто столь трогательное, что Илья не сумел удержаться от улыбки. — Вы… из этого района?
— Почти всю жизнь тут живу. А что?
— Да ничего… Вы тут инвалида безногого никогда не встречали? Вроде бы на коляске…
Илья наморщил лоб.
— Я вообще у этого рынка редко бываю. Недосуг по базарам ходить. А что за инвалид?
— Молодой такой парень, ну, может, чуть моложе вас… Димой зовут. Не знаете такого?
— Надо бы у мамы спросить, она тут торгует, — сказал Илья. — А вы сами откуда?
— Да из Новокузнецка, — ответила неизвестная и почему-то вздохнула. — Сегодня утром приехала, половину города обегала, всех спрашиваю, никто ничего сказать не может.
— Жених, наверное, ваш, — предположил Илья, и в голосе его послышалась естественная мужская зависть к человеку, пусть даже и инвалиду, невеста которого такая красивая, а главное, преданная девушка.
Однако та не ответила — то ли не расслышала, то ли не посчитала нужным.
— Ну, извините тогда… До свидания.
И, вновь вздохнув, направилась в сторону светящегося фасада гостиницы «Турист», стоявшей напротив рынка.
— Ну что, сынок, дала она тебе жетончик? — спросил, подходя, отец.
— Да нет…
Илья неотрывно смотрел, как хрупкий силуэт девушки медленно уменьшается на фоне голубоватых сугробов, подкрашенных неверным светом уличных фонарей.
— Что, понравилась? — понимающе спросил Сергей Иванович.
Дембель не ответил.
Закурил, глубоко затянулся, поднял воротник куртки от задувавшего с пустыря ветра и неожиданно поймал себя на ощущении: от прежней лютой злости к бандитам, оскорбившим мать, не осталось и следа. После беседы с этой неизвестной девушкой на душу снизошла тихая печаль…