— Так, Корнилова, — бандит мельком заглянул в тетрадку, — с тебя двести рублей.
— Да что ты, сынок! — отпрянула та. — Я ведь за эту неделю только на четыреста пятьдесят с мелочью и наторговала! Двести двадцать за товар отдать, он не мой, на реализацию взяла, в налоговую заплатить, милиционерам на пиво и сигареты сунуть… А жить-то на что?!
— Так, старая, хватит выть, — развязно прервал бандит, — не хочешь платить — сейчас все на хрен заберем и пинка под жопу дадим, больше тут не появишься.
— Так… а жить на что? — шмыгнула носом женщина, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
— А мне какое дело?! — передернул плечами Прокоп. — Пришла на наш рынок, подчиняйся, не нравится — вали на три буквы…
Прокоп шагнул к прилавку, делая вид, что собирается сбросить в снег банки и пакеты. Корнилова инстинктивно отпрянула, но руки ее невольно потянулись к товару: так курица защищает своих птенцов крыльями.
— Сыночки, пожалели бы меня, пенсионерку, — всхлипнула она, торопливо доставая кошелек, — у меня инвалидность, вторая группа, всю жизнь на камвольном проработала, пенсию третий месяц не несут… Кто же знал, что на старости лет в торговки придется податься?!
— Харэ причитать, дура сраная, паси гусей по перрону! Деньги давай, ветеран труда… Долго я тут мерзнуть буду?.. — И Прокоп вновь сделал вид, что собирается раскидать товар.
Сбор денег занял не более сорока минут — Сникерс со товарищи были мастерами своего дела.
Согнав какого-то пожилого продавца, бандиты по-хозяйски встали за стойку, быстро пересчитали деньги, рассортировав их по купюрам. Выходя из-за прилавка, Сникерс захватил с собой бутылку дешевого вина, несколько шоколадок и баночку красной икры. Подозвав милицейских сержантов, сунул презент в руки — мол, помните мою доброту.
— Бдите! — последовал приказ. — Выше знамя борьбы с организованной преступностью!
— Зырь, Сникерс, цыган Яша приехал, — заметив подъехавший к рынку темно-зеленый микроавтобус, сказал Прокоп, дергая бригадира за рукав.
И действительно: у главных ворот стоял старенький, явно с немецкого автокладбища «Фольксваген-транспортер». Плюгавый усатый мужичок лет сорока пяти, с запорожской люлькой в зубах, выйдя из-за руля, направился в сторону безногого Митечки. Сперва взял аккордеон, аккуратно сложил его в футляр, отнес в машину. Затем, откатив инвалида в сторону, наклонился к его уху и что-то прошептал. Тот покорно извлек из внутреннего кармана камуфлированной куртки большой целлофановый пакет.
— Яша, привет, — вразвалочку подойдя к хозяину микроавтобуса, произнес Сникерс. — Что, батраков домой забираешь?
— Это последний, — подобострастно улыбнулся цыган, и лишь глаза его напряженно сузились.
— Сколько их у тебя теперь? Новых нет?
— Пока не покупал. Десять штук, как и раньше, впору продавать или меняться, эти уже народу примелькались. Город-то маленький, — посетовал цыган и, взглянув на молчавшего Митечку, добавил: — Вот Митечка у меня пока самый лучший. Музыкант, на войне ноги потерял… Я его за шустрого мальчонку-беспризорника и задний мост к «КамАЗу» в Подольске выменял.
— Да, Яша, хорошо, что мы тебя тут застали, — вкрадчиво продолжал «бригадир». — Короче, такой базар… Ты раньше сколько нам в неделю платил?
— По червонцу с рыла.
— Теперь будешь по пятнарику, — последовало категоричное.
— Пятнадцать баксов? С рыла? В неделю? — неподдельно изумился цыган. — За что?
— Походи по базару, поищи лучше нас, — окрысился Сникерс, протягивая лапу за деньгами. — Каких-то шестьсот баксов в месяц за то, что мы тебя не трогаем и защищаем, — это немного. Да и мы люди маленькие. Нам Злой велел столько собирать — мы и собираем. Так, деньги с собой?
— У меня теперь и нет столько… — растерянно пробормотал Яша, поспешно откатывая от ячеистого забора инвалидную коляску.
— Завтра чтобы в это время тут был и с деньгами. Я сказал, ты слышал…
Бандиты хотели было уже удалиться, но в этот момент неожиданно пришел в себя Митечка — замерзший, полутрезвый, он во все время беседы угрюмо молчал.
— Коз-злы, — бросил он, ненавидяще глядя на Сникерса, — коз-злы вонючие, гондоны… Гниды на теле трудового народа… Мало того, что его государство обирает, так еще и вы, бляди?! Попались бы вы мне три года назад, когда я на ногах был…