— Так надо же что-то делать! — надрывно заголосила мама Дембеля. — Ведь убьют они его! Что, так и сидеть сложа руки? Боже мой, что творится, что творится…
Причитания Елены Николаевны перекрыл звук дверного звонка. Неизвестные звонили нагло, долго, в полной уверенности, что им откроют.
— Ой, кто это? — испуганно прикрыв ладонью рот, спросила мать.
— Обожди, сейчас посмотрю… — Болезненно поморщившись, Сергей Иванович поднялся с дивана, направился в прихожую и, вернувшись через несколько секунд, прошептал испуганно: — Мать, это те самые…
— Кто?
— Да бандиты, которые меня били! Которые Илюху забрали!
— Так, Сережа, хватит, звони в милицию. — Рука Елены Николаевны потянулась к телефонному аппарату. — Какой там телефон… Ноль-два?
Она уже сняла трубку, уже погрузила указательный палец в лунку наборного диска, однако Корнилов-старший нажал отбой.
— Ты что, еще не понимаешь, что менты заодно с этими бандитами?
— Боже, что делать, что делать… — Взгляд несчастной женщины сделался затравленным. — Куда бежать, кому жаловаться…
В дверь позвонили вновь — еще более въедливо и назойливо, чем в первый раз.
— Алло, открывайте! — донесся до слуха Корниловых простуженный бас. — Открывайте, гондоны, а то двери выдавим!
— Ты как хочешь, а я по «ноль-два» звоню, — с решимостью, какую обычно придает безвыходность ситуации, заявила Елена Николаевна и вновь сняла трубку, прикладывая ее к уху. — Господи, что же это…
Телефонная трубка молчала — немая, мертвая, как деревяшка. Ни зуммера, ни даже обычных шумов на линии… И эта непривычная беззвучность телефона испугала бедную женщину не меньше, чем настойчивый дверной звонок.
— Алло, козлы, вы своего сыночка живым видеть хотите? — угрожающе орали под дверью. — Открывайте!
Выбора не оставалось — Сергей Иванович понуро отправился открывать дверь.
На пороге стояли двое знакомцев: мрачного вида амбал с перебитым носом и молоденький розовощекий блондин с заплывшими кабаньими глазками. Оценив побитый вид Корнилова-старшего, кривоносый довольно хмыкнул и сказал спутнику:
— А смотри, как менты его отделали, а? Не хуже нас с тобой… Ну, чо стоишь, старый, в хату пригласишь или как?..
Никогда еще в своей жизни Сергей Иванович и Елена Николаевна не видели таких наглых, таких самоуверенных ублюдков, как эти.
Едва зайдя в квартиру, кривоносый оттолкнул Корнилова-старшего и двинулся в комнаты. С хозяйским видом включил в спальне свет и, цепким взглядом окинув комнату, пошел в следующую. Внимательно, с дотошностью судебного исполнителя оценил туалет, ванную, застекленную лоджию, кухню…
Розовощекий блондин тем временем тяжело опустился в кресло и, положив ноги в грязных ботинках прямо на стол, спросил Сергея Ивановича:
— Ну так чо, дальше будем по ментовкам бегать или умней себя поведем?
Старик, естественно, промолчал — а что он мог ответить?
Кривоносый вернулся минуты через три. Уселся на подлокотник кресла, закурил и, бросив спичку на ковер, произнес задумчиво:
— А ничего хата…
Елена Николаевна пришла в себя первой.
— Вы… кто? Чего вам надо?
— Нам? — снисходительно ухмыльнулся кривоносый. — Нам? Нам ничего не надо. Это тебе, старая, надо…
— Что… вы себе позволяете? — наконец отреагировал Сергей Иванович. — И вообще — где наш Илья? Где Митя?
— Короче, хватит гнилых базаров. Ты, — палец кривоносого уперся в грудь Елены Николаевны, — на рынке нашем торгуешь? Торгуешь. Мы тебя охраняем? Охраняем. Значит, «местовые» должна платить? Должна. Все платят, а ты ничем не лучше других. Ты, значит, не захотела, как все, сына своего позвала. А он, бычара, еще и копытами махать начал… На кого?! На нас!
— А это стоит денег, — вставил розовощекий.
— Вот именно. Короче, дело такое: сын ваш теперь жив-здоров, в безопасном месте. И дружок его, нищий Мересьев, тоже жив-здоров. Пока, — со значением добавил кривоносый бандит.
— И… что? — деревенеющим от страха языком спросила Корнилова.
— А то… — довольный произведенным эффектом, ответил негодяй. — Хотите, чтобы вам их в целости и сохранности вернули, сделаете то, что мы вам скажем. В мусорню ломанетесь — пеняйте на себя. Ты, старый хрен, уже сегодня в ментовке побывал, — кривоносый многозначительно кивнул на заплывшую скулу Сергея Ивановича. — В РУБОП ломанетесь — тоже ни хрена не выиграете. Ну, заведут дело, полежит оно там и в архив пойдет. Свидетелей у вас нету, возможностей ментуру материально заинтересовать — тоже. А ведь мусора вам на каждый день телохранителя не дадут, город у нас маленький… Короче, если не совсем идиоты, должны понимать, что к чему.
— Что мы должны сделать? — запричитала Елена Николаевна, внутренне готовясь к самому худшему. — Сыночка нашего верните, все отдадим!
— Вот это уже другой базар, — оценил блондин, — приятно с умными людьми дело иметь.
— Короче, так, — затушив окурок о полированный столик, начал кривоносый. — Хата ваша приватизирована?
— Ну… да, — выдавил из себя отец Дембеля, уже догадываясь, к чему задан этот вопрос.
— Давно?
— Года два назад…
— Бумаги есть?
— Ну, есть… А что?
— А то: эту хату вам придется поменять… На другую. Мы ведь нормальные люди, с понятиями, не звери какие-нибудь! В Москве бы за такую борзость вашего сынка никогда бы не простили: выставили бы вас на улицу, и все. А мы у вас квартиру не отбираем, а предлагаем добровольный обмен: вы нам — свою трехкомнатную халупу, а мы вам — отличный коттедж за городом. Недалеко — километрах в двадцати отсюда. Зато безо всяких доплат. Поменялись, ручки друг другу пожали и разошлись.
— Но… мы не хотим меняться! — Лицо Сергея Ивановича побагровело.
— А тебя, старый козел, никто и не спрашивает! Завтра обменный ордер подпишешь — и канай свою водяру жрать, животное! — огрызнулся блондин зло. — А не подпишешь — получишь голову своего сынка в посылочном ящике.
— Сережа, ты что, замолчи! — испуганно замахала руками Елена Николаевна. — Ты что — не видишь? Да, мы все сделаем, что вы хотите… Только верните нам Илюшеньку… И Митю.
— А ты, мамка, ничо, нормально соображаешь, — обронил кривоносый. — Ну все: мы сказали, вы слышали. Короче, завтра в десять утра будьте дома. И чтобы все бумаги приготовили: техпаспорт БТИ, ордер, что там еще требуется… Остальное на месте оформим.
…Уже в прихожей мать Ильи, предательски шмыгнув носом, спросила:
— А… Илюшеньку вы нам завтра вернете?
— Это как вы себя вести будете, — холодно бросил блондин. — Смотрите, если ментов на нас натравите — не жить вашему сыну.
— Да и вам, кстати, тоже, — угрожающе заверил кривоносый.
После удара по голове Илья Корнилов пришел в себя очень нескоро, а придя, неприятно удивился первым впечатлениям.
Он лежал в маленькой комнатке на голом пружинистом панцире металлической койки. Руки и ноги Дембеля были туго связаны толстыми бельевыми веревками. Окон в комнатке не было. Под низким потолком напряженно гудел длинный стержень лампы дневного света, по стене слева змеились переплетения ржавых водопроводных труб. Несомненно, это был подвал или бойлерная. В углу отливала блестящей жестью тяжелая дверь с огромным отверстием для ключа, черневшим под массивной ручкой. По всей вероятности, дверь была заперта.
Пахло плесенью, затхлостью, мышами и почему-то хлоркой. Во рту было солоно и гадко. Но еще гаже было от невозможности подняться с кровати…
Дембель попытался привстать, но веревки не позволили этого сделать. Вот если бы в комнатке был еще кто-нибудь…
— Митя, ты где? — позвал он и тут же удивился болезненной хриплости собственного голоса.
Ковалев не отвечал.
— Митя, ты тут? — повторил Илья.
Ответа не было вновь.
Пленник еще некоторое время звал бывшего однополчанина, затем принялся грозиться, ругаться безадресно, а потом, замолчав, попытался воскресить в памяти события минувшего дня…
Произошедшее вспоминалось с трудом.
Он помнил, что сегодняшним утром собирались с Ковалевым в военкомат. Помнил, как выкатывал с лестницы инвалидную коляску с Митей. Помнил, как неожиданно появился во дворе грязно-синий «Форд-Скорпио», как вылезли из него бандиты — те самые, со спиртзаводского рынка. И драку он тоже помнил — детально, со всеми подробностями. И пистолет Макарова в руках кривоносого. И отца, столь некстати появившегося со своим краснофлотским ремнем. И слепящий удар в глаз. И еще один, в голову…
Однако Корнилов не мог сказать — сколько же времени прошло с момента последнего удара: час, два, сутки или больше? А потому так и не смог определить, как долго он в этом подвале находится. И вообще: сегодня все это случилось… Или вчера?!
К счастью, чувствовал себя Илья куда лучше, чем должен был человек в его положении: сокрушительный удар в темечко теперь лишь отдавался тупой ноющей болью. Да и левый глаз, хотя и заплывший, только чуточку саднил — зажмурив правый, Корнилов с облегчением осознал, что не ослеп.
Он вновь попытался освободиться от пут, и вновь тщетно. Веревки стягивали руки и ноги намертво, впивались в кожу, и любое движение болезненно отдавалось во всем теле. Кончики пальцев на руках и ногах затекли так, что Илья почти не чувствовал их.
— Илю-уха… — донесся снизу слабый голос Димы, и Дембель, дернувшись, словно от разряда электричества, отреагировал:
— Митя?! Ты?
— Я…
— Где ты?
— Да тут, слева от тебя, на полу у кровати лежу…
Илья вздохнул облегченно — слава богу, хоть с Ковалевым все в порядке.
— Митек, ты… Подняться можешь?
— Да какое там на хрен подняться! Эти гниды мне руки к ножкам кровати привязали! А ты как?
— Да тоже привязан… А где мы вообще? Ты помнишь, как нас сюда везли? Сколько мы тут уже торчим, а?
— Сколько — не знаю, сам только что проснулся. А мы с тобой в подвале… Или в подсобке… Я-то город не так хорошо знаю, как ты, но, кажется, это где-то на Горького… Большой такой универмаг. Со стороны двора заезжали.
— Значит, «Московский», — догадался Дембель.
Несколько минут друзья молчали — видимо, прикидывая перспективы. А они были весьма безрадостными…
— Что делать будем? — наконец подал голос Илья.
— Что, что… Бандитов этих дожидаться, — уныло ответил Митя.
— А на хрена мы им нужны?
— Вот об этом у них сам и спросишь. Черт — ссать хочу больше, чем на танке ездить.
— Потерпишь… Не то терпел.
— Ой, бля, и не говори… Только мне сейчас от этого не лучше.
И вновь друзья замолчали. Было лишь слышно, как надсадно трещит под потолком светящийся ртутью стержень — лампа дневного света, как где-то далеко-далеко, кажется, сверху и справа, низко гудит в шахте лифт.
Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Освободиться от веревок не представлялось возможным, но, даже если бы это и удалось, выбраться из подземного склепа под магазином они вряд ли бы сумели. Ведь бандюки наверняка закрыли железную дверь!
Илья понимал: ничего хорошего ждать им не приходится. И его жизнь, и жизнь Димы Ковалева теперь всецело в руках бандюков.
Устало вздохнув, Илья смежил веки…
Почему-то вспомнилось: кажется, в минувшее воскресенье он, Дембель, хотел спросить у Димы о чем-то очень важном. И вроде бы это важное касалось их обоих.
Но о чем?
О войне? Нет, только не о войне — нечего ее, проклятую, вспоминать.
О цыганах-рабовладельцах?
Тоже вроде бы нет — с этими гнидами и так все понятно, нечего спрашивать.
О бандитах?
О пропавших документах Димы?
Тоже не то…
А ведь то, что силился вспомнить Дембель, наверняка было очень важным!
На какое-то мгновение Дембелю показалось: еще минута, и он наконец отыщет вопрос, возникший у него не к месту и не ко времени. Но в этот самый момент за железной дверью послышались чьи-то тяжелые шаги, в замке заскрежетал ключ, и Илья понял: это по их души.
Спустя минуту дверь тяжело открылась, и в проеме нарисовался силуэт кряжистого атлета. Короткая стрижка, синий «адидас», бобровая шапка, совершенно не гармонировавшая со спортивным костюмом, грязные кроссовки-«вездеходы», перебитый нос…
Это был тот самый, отзывавшийся на кличку Сникерс.
Позади него маячили еще две фигуры: крепко сбитый парень в короткой кожаной куртке, чем-то неуловимо похожий на бычка, и плюгавый мужичок лет сорока пяти с гнутой запорожской люлькой в зубах.
Раскрыв дверь пошире, Сникерс ввалился в комнатку. Антип и цыган Яша проследовали за ним.
— Ну чо, оклемался, герой? — Подойдя к панцирной койке с лежавшим на ней Дембелем, кривоносый снисходительно потрепал его по щеке. — Оклема-ался…
И неожиданно для Ильи саданул его кулаком в скулу — как раз по заплывшему глазу.
— Вот так-то оно лучше будет, — прокомментировал Сникерс. — Что, думал, если у тебя грабки сильные да мяса на костях много, так все можно? Хрен тебе в глотку…
И вновь ударил Илью кулаком в лицо — сильно, с размаху, наотмашь.
И еще раз…
И еще…
Прикусив нижнюю губу, Корнилов стоически терпел избиение. Он даже не вскрикнул. Звать на помощь бесполезно: зови не зови — никто тебя не услышит. К чему кричать, к чему доставлять этим тупым скотам удовольствие, демонстрируя свою боль?
Тем временем цыган Яша, пыхнув трубкой, присел на корточки и, взглянув в лицо Мити, выдохнул дым прямо в его глаза. Избиение русоволосого, нагло похитившего у Федорова самого прибыльного «батрака», ощущение близости к страшным бандитам — все это провоцировало на показную агрессию.
— Ну и сука же ты, — произнес цыган, вновь выдыхая в лицо инвалида дым. — А еще музыкант, артист, на гармошке играешь…
Пружинисто поднявшись, Яша со всего размаху пнул Митю ботинком в бок. Затем — еще раз.
— Так, ладно, — Сникерс взял цыгана за плечо, — времени мало. Дома воспитывать будешь. Забирай на хрен своего Мересьева и больше в чужие руки не давай… Мало нам забот, так еще твоих «батраков» по городу отлавливать? А ты, Антип, — кривоносый коротко кивнул бычкоподобному подручному, — поднимись-ка за Прохором, возьмете вдвоем этого героя, — бандит скользнул взглядом по койке с привязанным к ней Дембелем, — и в машину. Через час должны быть на месте. Нас, кстати, Вера Антоновна уже ждет.
— А кто это? — не понял Антип.
— Да нотариус, которая их хату оформлять будет. Забыл, что ли, для чего вчера к его старикам ездили?