— Завтра после обеда с пацанами в мой офис заскочите, возьмете, что вам причитается. Минус то, что нам цыгане должны, — с них сами получите. — Поняв, что теперь самое время проявить что-то вроде снисходительного дружелюбия, Злой с чувством потрепал Сникерса по плечу: — Спасибо тебе, брат! Кланяйся от меня Прокопу и Антипу… Извини еще раз, что в хату не зову, — иногда надо и с нужными людьми встречаться. Пусть даже и с такими…
И неторопливо открыл дверь, всем своим видом показывая, что гостю пора уходить.
— Спасибо… — бросил Сникерс, пожимая протянутую на прощание руку. — Всего тебе доброго…
Да, что и говорить: любому провинциальному городку свойственно невольное подражание столице. Подражают — и в мелочах, и в крупном, и осознанно, и невольно — почти все: уличные малолетки, пожилые домохозяйки, молодые ребята из рабочих слободок, вокзальные шалавы…
И, конечно же, бандиты.
Разумеется, о столичных мафиози в городке известно разве что по книгам да по «ящику». Принято считать, что московские гангстеры — большие-большие и страшные-страшные. А вот с собственными бандитами многие обыватели сталкиваются довольно часто. Бандиты эти мелкие, невысокого полета — но это вовсе не значит, что они менее страшны…
Глава 1
— …Сынок, обожди, не открывай, чтобы мамка не засекла!..
Сухопарый мужчина с серым, болезненным лицом и такими же серыми волосами, заслышав дверной звонок, схватил со стола початую бутылку «Столичной» и, судорожно оглянувшись по сторонам, сунул ее под стол. Его собеседник и собутыльник, высокий светловолосый парень, с улыбкой смотрел, как уничтожаются следы преступления: засовываются в выдвижной ящик стола граненые стаканы, накрывается газетой тарелка с немудреной закуской…
Светловолосый хотел было напомнить, что выпить в субботний вечер, особенно с родителем, особенно на честно заработанные деньги — дело святое и вряд ли стоит бояться матери, но, взглянув на слишком сосредоточенное лицо отца, только и бросил, поднимаясь из-за стола:
— Да ладно тебе, батя, и так догадается, по запаху…
Прошел в прихожую, посмотрел в глазок…
Отец волновался зря — это была не мать (с чего бы ей так рано с рынка возвращаться?). На пороге стоял Сергей Михайлович — сосед с первого этажа, вежливый, чистенький старичок, отставной летчик-истребитель. В начале пятидесятых в Северной Корее воевал, американские «аэрокобры» в землю вгонял, теперь вот едва концы с концами сводит.
— Илюша, здравствуй, — сказал Сергей Михайлович и, заметив, что молодой хозяин шире открывает дверь, приглашая зайти, отрицательно покачал головой: — Нет-нет, я на минутку… Илюшенька, такое дело… В Москву надо съездить, а не на что… Рублей сто на неделю не одолжишь?
— Какой разговор, Сергей Михайлович! — широко улыбнулся названный Илюшей и тут же полез в карман сорочки, доставая груду смятых купюр. — Сколько вам? Может, не сто, а двести, триста?
— Сто, больше не надо, — виновато улыбаясь, произнес старичок. — Мне пенсию обещают после пятнадцатого принести, так я сразу отдам…
— Да ладно вам, какой разговор…
Закрыв за соседом дверь, Илья вернулся к отцу.
— Это Сергей Михайлович был. — Он взглянул на часы. — Часа полтора у нас еще есть, мать на рынке до вечера стоять будет…
— Тогда наливай, — оживился отец, доставая бутылку и стаканы.
В тот субботний день в малогабаритной трехкомнатной квартирке выпивали отец и сын Корниловы. Оба были высокие, стройные, большелобые, только один пожилой, второй молодой. Отца, бывшего мичмана Черноморского флота, звали Сергеем Ивановичем, сын же носил простое и хорошее русское имя Илья.
Вряд ли даже самый опытный наблюдатель смог бы найти в облике Ильи Корнилова что-нибудь выдающееся. Обыкновенный молодой человек, каких на улицах — сотни: открытое и несколько простодушное лицо, волевой подбородок, прямой взгляд стальных глаз… Уроженец этого городка, он почти ничем не выделялся среди сверстников: обыкновенная школа «с трудовым уклоном», окончание девяти классов, поступление в ПТУ, автоматически переводящее в состояние рабочего класса, и — повестка в военкомат.
Наверное, единственное, что выделяло Илью, — полное непонимание того, что есть страх. С самого детства он никогда и ничего не боялся. Ни в родной спиртзаводской микраге, когда в одиночку мог противостоять целой кодле из враждебного района; ни в «бурсе», то есть ПТУ, когда на дискотеках дрался сразу с двумя-тремя поддатыми старшекурсниками. «Бычок» Ильи — резкий удар лбом в переносицу врага, его коронный хук правой в челюсть снизу вверх, его двойной удар, кулаком и локтем, — все это не раз решало исход битв между своим и чужим двором. Правда, и получать приходилось за это много больше других, но такова уж плата за бесстрашие…
Не боялся Корнилов и на призывном пункте, когда грубо отвечал пьяному капитану-«покупателю», и потому не попал в хорошее место, оказавшись в воздушно-десантных войсках Северо-Кавказского округа, и на карантине, в первый же день послав куда подальше самого грозного прапорщика, и в сержантской учебке, свирепо матеря «дедов», которые после отбоя заставляли зашуганных молодых изображать «дембельский поезд»…
Уже после учебки ему дважды грозил дисциплинарный батальон, или, как его часто называют в армии, «дизель», но тут понаехали «покупатели» из дальних частей, и Корнилова в числе еще нескольких самых неблагонадежных сбагрили в полк, который, как было известно наверняка, скоро направляют в Чечню.
Нет плохих и хороших народов, нет народов-террористов и народов-преступников… Есть преступные начальники, которые втравливают свои народы в кровавую мясорубку, чтобы исподволь наживаться на этой бойне. Да и чеченцы оказались не такими дикими и кровожадными, какими их изображали в газетах, по «ящику» да на армейских воспитательных занятиях.
Но это Илья понял много позже.
А пока пришлось ходить в атаку, стрелять, убивать. Все было почти так же, как и в дворовых драках на Спиртзаводе: не выстрелишь во врага первым — выстрелят в тебя. Уже потом Корнилов дошел до очевидного: его поставили в такие условия, когда не убить было невозможно. Не убьешь ты — убьют тебя. Его и его друзей использовали как дешевое пушечное мясо, но ведь кто-то наверняка крупно нажился на этой войне!
Именно там, в Чечне, у Ильи Корнилова донельзя обострилось чувство справедливости. И чувство это принесло ему немало испытаний, немало горьких минут.
Так было и сразу по возвращении домой, в Москве, когда Илья в одиночку противостоял всесильному милицейскому генералу Свинареву, организовавшему преступный бизнес по торговле человеческими органами, изымаемыми на Грозненском фильтрационном пункте. Так было и в Чечне, куда Илья вскоре вернулся со своим боевым товарищем Сергеем Лазаревым; нанятые бывшим офицером «конторы», расчетливым и умным негодяем, друзья искали сбитый в начале войны вертолет с грузом фальшивых денег и печатных клише. Так было и в небольшом украинском городке Чернигове, куда бывший сержант ВДВ отправился на выручку младшего брала Лехи, против своей воли ставшего наркокурьером…
Что и говорить — потерь у Ильи было куда больше, чем приобретений. И, что печальней всего, терять приходилось самых дорогих и близких. Погиб при загадочных обстоятельствах чеченец Ваха Алхузаров, помогший Корнилову в борьбе с ментовским генералом. В высокогорном селении на юге Чечни нашел свою могилу Сергей Лазарев. А младший брат Леха вот уже полгода покоился под высоким земляным холмиком на городском кладбище. Алеша стал жертвой мести украинских наркобаронов…
Еще в Чечне к Илье намертво прилипла кликуха Дембель. Впрочем, Корнилов и не возражал: Дембель так Дембель, ничего зазорного в этом нет. Заслуженный дембель Российской армии — это не только неуставные аксельбанты на ладно подшитой панбархатом «парадке», хрустящие хромом офицерские сапоги, заточенная в лезвие пряжка ремня, щегольски выгнутая кокарда, цветной альбом со специфическими фотографиями и традиционные драки с патрулями комендатуры и мусорами. Дембель — это звучит гордо; это — особое состояние души, когда кажется, что новая, невоенная жизнь будет сплошь спокойной, радужной и безоблачной, что весь мир теперь принадлежит одному тебе, когда думаешь, что все, оставленное на «гражданке», с нетерпением ждет твоего появления…