Чуду было хорошо за сорок. Редкие, мышиного цвета волосики, проколотые брови и переносица, измученное лицо и вселенская скорбь в глазах. Но голые руки оказались очень даже ничего. Не слабак, оценил Леон. Тощий, потрепанный, но не слабак.
Глаза, конечно, безумные.
Он? Не он?
— Вик, этот парень глядел на «Полет» и все видел! Я следил за ним. Он аж подпрыгнул. Вик, представляешь?
Художник смерил Леона безучастным взглядом и отвернулся к стойке. Меж ладоней он катал полупустой стакан. Рядом в пепельнице дымилась забытая сигарета.
— Я должен радоваться?
— О, черт, у нас опять депрессия. Леон, скажите ему что-нибудь про картину.
— Она меня потрясла, — честно признался Леон. — Я правда подпрыгнул.
— О, господи, — пробормотал художник. — Гув, ты мне надоел. Отвали.
— Ну ладно, ладно. — галерейщик наклонился и шепнул Леону: — Расшевели его, будь другом. А то опять напьется.
Бархатный пиджак канул в толпу.
— Я угощу? — улыбнулся Леон. По-правде говоря, через силу улыбнулся. От недоразумения с голыми руками его коробило. — Эй, приятель! Две по полторы!
— Это не картина, — буркнул Виктор, не поднимая головы. — Боже мой, сколько можно повторять. Нашли забаву! Рисуй, рисуй, рисуй! Не цветочки-пейзажики, нет, а вот это, вот это самое, от чего волосы дыбом…. Вот его рисуй, и побольше! Но ведь это не картины. Не картины это, черт вас всех дери!
— А что?
— Клетки.
— Клетки?
— Да.
— Для кого?
— Для нее.
— Для нее?
— Для твари.
— Для какой твари?
Леон подтолкнул страдальцу новый стакан. Руки у Виктора тряслись. Он взял стакан, повернулся к Леону, моргая голыми веками без ресниц:
— Я думал, что поймал ее. Но не поймал. Нет. Или она сбежала. Теперь это просто клетка. Пустая клетка. С наживкой. Гув дурак. И ты дурак. Подумаешь, клетку увидали, тоже мне, достижение! Тащитесь с пустой клетки как кретины. Твари там нет. Ни хрена там нет.
Взгляд его на мгновение сделался жестким, затем снова расплылся, расфокусировался. Вик хлебнул из стакана, и его перекосило, словно спиртное оказалось отвратным на вкус.
— Надо новую клетку делать.
— А как ты ее делаешь?
Вик коротко рассмеялся.
— Беру шесть сосновых досок и сбиваю гроб. Обтягиваю его холстом. Из белого цинка и жженой кости ставлю решетку. Кладу наживку из запекшийся крови. Добро пожаловать, мое безумие. Страшно?
Леону не было страшно. Леону было противно. Настолько, что все внутри сжималось в комок. Скрутить его здесь, при всех? А что я предъявлю в качестве доказательств? Картину, которую видят три человека? Лепет полупьяного шизофреника?
Надо предупредить Роя. Надо найти Шейлу и графа. Расставить ловушку. Схватить его тепленького.
— Я хотел бы посмотреть другие картины, Виктор. Где ты живешь?
— У Гува. И картинки у него. У меня есть хорошие картинки, а не это… дерьмо. Хочешь взглянуть на хорошие картинки?
— Еще бы.
— Приезжай к Гуву. Покажу. Только тебе тоже не понравится. — Он сплюнул под стойку и отвернулся. — Все, катись. Ц-ц-ценитель, еп твою… Шесть сосновых досок…
Леон порыскал по залам и наткнулся на Шейлу. Она стояла с бокалом в руке, в компании двух незнакомых мужчин, смеялась и кокетничала. Похоже, флирт был в самом разгаре, авансы раздавались направо и налево. Леон видел, как чужая пятерня скользит по шелковой спинке под короткий пиджачок-болеро и тем же путем спускается обратно, гораздо ниже талии. Скрипнул зубами. Хуже всего было то, что ни Роя, ни охранника мисс Берман в окрестностях не наблюдалось.
Интересно, почему?
— Шейла!
Она обернулась, улыбаясь и облизывая губы кончиком языка.
— А-а…
Взмах ресниц донес до Леона волну томительно-сладкого аромата. Движением бедер девушка сбросила чужую руку, шагнула ближе, чуть покачиваясь на высоких каблучках. Глаза ее ярко блестели, но взгляд плавал. Леона она не узнала. Слишком много выпила.
— Шейла, — он нагнулся к ней. — Где ваша охрана?
Пальчик с острым ноготком проехался по груди сверху вниз.
— Называй меня Ши-и-ила, — шепот с придыханием. — Ши-и-ила.
— Детка, это что, твой парень? — спросил один из мужчин.
— Мой? — ноготок коснулся леонова подбородка.
Твой, хотел ответить он, но не успел.
Мерный рокот смеха и разговоров, треньканье музычки, шарканье шагов вспорол далекий, но от того еще более жуткий крик.