– Изыде дьяволе от дому сего, – пробормотала знахарка. – Никак, сам Агей тебя пожаловал. Его знак-то, не спуташь. Где ж ты, милая, этому супостату дорогу перешла?
Глаза у Демида полезли на лоб. Что угодно он ожидал услышать, но только не это. Чтобы бабка в российской глубинке знала, и не понаслышке, канадского колдуна!..
– А кто такой Агей, матушка? – Демид спросил, ожидая, что старуха снова цыкнет на него. Но Матрена лишь горько усмехнулась.
– Агей-то? Агей и есть. Нежить он, продал Дьяволу душу вместе со всеми потрохами. Хуже его ни одной собаки не быват. Таких лихоимцев, как он, со старых времен не было. Откуда только взялся на роду человеческом такой паразит каянный!
– А где он живет-то? – осторожно продолжал допытываться Демид.
– А где хошь. Носит его по белу свету, людям на погибель. Нечиста сила не дает ему на месте сидеть, пятки чешет, душу гложет. Но здесь-то давно его не бывало. Годов двадцать. Я чаяла, сдох он давно, нехристь поганая. Да видать, нелегко помереть старому ведьмаку, не принимат его земля. – Она повернулась к Яне. – А ты одевайся, ласточка, чего растелешилась-то? Говорила я тебе сразу – ничего я для тебе сделать не смогу. Жаль мне тебя, Яна, жаль душу твою христианску, да только не моя это работа. Господь с тобой...
Яна села на скамью и опустила руки на голову.
– Что же мне делать, бедной? Никому я не нужна...
Старушка села рядом с ней, погладила изувеченной рукой.
– Слыхала я, есть на свете такие люди, которые самим Богом приставлены следить за ведьмаками, чтобы не допускали они безобразия. Говорила мне об этом моя бабка: "Гляди, Мотря, не переступай заповедь Божию, не якшайся с бесом, направляй даденную тебе силу на добро. Нето приидет Защитник Господень, и сверзит тебя посохом огненным прямо в пекло!" С тех пор ни от кого я про таких людей не слыхала, и сама язык не распускала. Не знаю, правда это, али нет, но только простой человек тебя от этого заклятия не избавит.
Демид чувствовал, что где-то в воздухе носится конец нити. Той невидимой нити, ухватившись за которую, можно будет размотать всю логику событий.
– Матрена... Посмотрите меня, пожалуйста. Может, и на мне какой-нибудь сглаз есть?
Старушка подняла голову.
– Нечего тебя смотреть. Тебя, милок, ни сглазить, ни испортить нельзя. По мне, так ты вообще не человек. Нету от тебя ни духа человеческого, ни сияния, ни венца злого. Ты как броней железной закрыт. Не знаю уж, к чему это, пропащая твоя душа или наоборот, добродетель великая, но только не мне тебя судить. Хотя погодь, погодь...
Она взяла коробок и высыпала спички на стол перед Демидом. Он озадаченно глядел на старуху, пытаясь понять, что от него требуется.
– Ну, чего смотришь? Подымай спички-то! – Демид протянул пальцы к столу. – Да не рукой, бестолочь. Взглядом подымай!
Демид вытаращился на спички, чувствуя себя идиотом. Ни малейшего движения на столе не наблюдалось. Мокошь громко зашептала что-то и прикоснулась к рукаву Демида. Вдруг Демид почувствовал приятную легкость в теле, как будто свежий весенний ветер ворвался в душную комнату. Спички медленно поднялись со стола, выстраиваясь в воздухе в сложную многогранную конструкцию. Она медленно поплыла к окну, вращаясь вокруг собственной оси.
Яна вскрикнула и спички с тихим шорохом рассыпались по полу. В комнате наступила глубокая тишина. Демид не выдержал и суеверно перекрестился.
– Как это вам удается? – спросил он Матрену. Бабка смотрела на него с открытым ртом, как на инопланетянина.
– Мне? Господь с тобой! Да ведь это ты их поднял!
– Так. – Демид деловито оперся на стол. – И что же это означает?
– Это означат, что человек ты непростой. Тебе дадена власть над неживыми вещами. От Бога эта власть или от Сатаны, я не знаю. Да только одно я тебе скажу. Если, к примеру, у колдуна есть така власть, то это уж всем колдунам колдун. Он может даже скрозь стены проходить. Необычное это дело. Ну а чтоб доброму человеку такое давалось? Не слышала я об этом... Идите-ка вы, голуби мои, от греха подальше, и не вводите в грех стару бабку Матрену.
Она вытолкала их за дверь, и пес привычно облаял их вслед – не со зла, а подчиняясь служебной необходимости. Демид тихо ругался. Дело не прояснялось, а запутывалось все больше и больше.
Демид мрачно крутил баранку. Машина чувствовала его раздражение – визжала на поворотах, норовя слететь на обочину, взревывала на подъемах и дергалась, как паралитик, когда Дема переключал скорости.