А потом в голове его зазвучал голос. Он услышал слова Яны в шуме листвы, хотя она не открывала рта. Он слышал, как она молилась, он понимал ее мысли, не прикладывая ни малейших усилий.
Демид медленно расстегнул ворот своей рубашки и пальцы его скользнули по коже. Слева, прямо над сердцем, они нащупали горячий пульсирующий четырехугольник. Демид не стал смотреть на него – он прекрасно знал, как выглядит этот красный ромб. Теперь он знал, какой крест будет вынужден нести всю жизнь. И знал свое ИМЯ. Тайная стезя, столь страшившая его, расстелилась перед ним бесконечной тропой...
Демид подошел к Яне и положил руку ей на плечо. Она зло сверкнула глазами и попыталась вырваться, но он поднял ее и повернул к себе лицом. Пятно на ее обнаженной груди чернело сгустком Зла.
– Ты предал меня!
– На, возьми. – Демид разжал руку Яны и положил ей на ладонь монету. – И больше не подавай нищим. Никогда не отдавай ключ от своей души. Это слишком роскошное подаяние.
Паук ожил. Мохнатая плоть набирала объем, лапы вцепились в кожу, на шевелящихся крюках челюстей повисла сверкающая капля яда. Яна завизжала. Демид спокойно взял паука за спину и снял с девушки.
Маленькое чудовище в руке судорожно яростно перебирало лапами, пытаясь вывернуться и укусить Демида. Он дунул на паука и тот замер. Демид бросил паука на землю и наступил на него пяткой. С хрустом лопнуло черное брюхо и брызги едкой жидкости разлетелись в стороны.
– Ты... Ты... – Яна смотрела на Демида изумленными глазами. – Боже мой, ты все-таки стал Защитником?!
– Да. – Демид устало улыбнулся. – Но ты забудешь об этом. Навсегда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗНАК ВОЛКА
ГЛАВА 1
Лека чувствовала себя отвратительно. Тонны мерзости вылились на нее и утопили с головой. Лека лежала с закрытыми глазами и боялась пошевельнуться. Молотки стучали в левой половине черепа сволочи лупили прямо по кости сволочи так что звон отдается зубной болью сволочи сволочи сволочи. Стоит пошевельнуться открыть глаза и потолок ухнет пустой белой плоскостью падать долго долго долго долго-о-о... Почему, Боже? Кровать как корабль в бурю тошнота хлынет во все щели задраить все щели от винта...
Она хотела пить. Дьявольски. Язык пересох и стучал по зубам как деревяшка. Господи, почему так мерзко-то? Где-то на кухне, в шкафу, должна быть банка с аспирином. Лека представила, как она проглатывает горсть этих горьких кислых самых вкусных на свете таблеток запивает пятью нет десятью сотней литров холодной прозрачной воды Боже Боже Боже за что?!!!
Боль в спине, руках, ногах нестерпима. Господи! Почему я еще жива? Сделай так чтобы я умерла что тебе стоит? Не хочу больше просыпаться вот так знать что жизнь сплошное дерьмо грязь кровь из твоих собственных вен Господи...
Лека осторожно, по миллиметру продвигая пальцы, провела рукой по кровати. Проклятье! Никого рядом не было. Надо же, такой ломовой кумар* [Кумар – наркотическое похмелье (жарг.)] – и в одиночку! Труба! Вот паразиты, наркоманы проклятые! Ширяться вместе, а ломайся однааа.
Все паразиты бычье сбежали козлы оставили ее одну в хазе друзья называется козлы она сейчас сдохнет.
Все, хватит!
Лека шепотом досчитала до десяти, собралась с духом и осторожно приоткрыла глаза. Хуже быть не могло. Беспощадный полуденный свет палкой ударил по зрачкам и очертания комнаты расплылись в навернувшихся слезах. Где-то в уголке сознания Леки шевельнулось удивление: неужели в ней еще осталась хоть капля жидкости на слезы? Ей казалось, что вся она высохла как коричневая египетская мумия и любое движение должно сопровождаться скрипом несмазанных закостеневших суставов.
В большом зеркале на стене отражалось, как девушка медленно барахтается в простыне, пытаясь перелезть через край кровати как через трехметровый забор. На девушке были только трусики – тонкий черный треугольник на белой коже. Лека старалась не смотреть в зеркало – ей казалось, что бесконечность зазеркального пространства затянет ее и она, кувыркаясь, полетит в прозрачную пустоту. В состоянии наркотической ломки ее всегда терзал страх открытого пространства и она затягивала шторы, отворачивалась от зеркал и передвигаться предпочитала на четвереньках, судорожно цепляясь за ножки столов. Даже потолок казался ей недосягаемо далеким: она точно знала, что комната в любую минуту может встать на дыбы, перевернуться кверх дном и она бесконечно долго будет падать вверх, захлебываясь в крике ужаса.