– Ну и что это значит?
– Даже не знаю, как тебе объяснить. Боюсь, что пока ты не готова к такой информации. Ну, в двух словах, ты принадлежишь к определенному племени людей, изредка встречающихся на нашей земле. К тому же племени, к которому принадлежу и я.
– Так мы что, не русские, что ли?
– Нет, национальность тут не при чем. Это нечто другое.
Дик сфотографировал Леку "поляроидом" и задумчиво поглядел на снимок.
– Надо же, вот закон подлости...
– Что-нибудь не так?
– Конечно! Почему-то милая, умная, красивая девушка оказывается чуть ли не исчадием ада, пытается меня загрызть, застрелить из пистолета. А наркоманка, которой на все наплевать, которая говорить-то даже по-человечески не может, носит на себе явные знаки Добра и является моим союзником. Вот и пойми что-нибудь после этого...
Лека хотела обидеться, но почему-то ей стало жалко парня. Он сидел такой грустный и она подумала, что, наверное, он очень одинок. Она присела рядом с ним и положила руку на его колено.
– А ты любишь ее?
– Любил. Или казалось, что любил. Теперь уж и не знаю. Ты уж прости, Лена, что я тебя так... Честное слово, я очень рад, что ты нашлась – какая бы ты ни была. Ты, наверное, хороший человечек, только жизнь с тобой по-свински обошлась. Знаешь, большинство людей считает, что они – хозяева своим поступкам, а оказывается, что кто-то двигает ими, как пешками, в своей игре. Дай Бог прожить жизнь и не узнать об этом. Потому что это чертовски обидно.
Он погладил Леку по голове и она закрыла глаза. Ей было тепло и хорошо. Уже засыпая, она почувствовала, как кто-то накрыл ее одеялом.
ГЛАВА 4
Вначале Демиду пришлось туго. Как он и ожидал, дар, доставшийся ему в наследство от Алексея, не принес ему ничего, кроме неприятностей. Впрочем, и неприятностями это нельзя было назвать. Это было настоящей пыткой. Демид словно заново родился на свет – в новом теле, слишком совершенным для его ничтожного человеческого мозга. Это тело было снабжено усиленными в тысячу крат зрением, слухом, обонянием и осязанием, и они заливали бедное, захлебывающееся сознание Демида потоками ненужной информации. Демид представлял теперь себя человеком с содранной кожей, собачьим носом, ослиными, непомерно громадными ушами, глазами-телескопами, торчащими на полметра и качающимися на ходу. Голова его раскалывалась. Он не мог выйти на улицу, потому что мысли проходящих мимо людей звучали в его голове, словно шум потревоженного катастрофой вокзала, роились в его черепной коробке непрошеными гостями и оглушали. Он даже не представлял, до какой степени раздражения могут довести голоса, день и ночь звучащие в воспаленном сознании. Он обзавелся черными, почти непрозрачными очками, затыкал уши и ноздри ватой, надевал толстые перчатки, но это помогало мало. Гиперэстезия сводила его с ума. Он мечтал оглохнуть и ослепнуть – но хоть мгновение побыть в замечательной, благодатной черной тишине и насладиться покоем.
Состояние это нарастало и достигло апогея через неделю после того, как он получил способности Ан-Тирита. Он с трудом припоминал сейчас подробности времени после гибели Алексея – объяснения с милицией, похороны, встречу с отцом Яны и ее отъезд. Какой-то могущественный покровитель позаботился обо всем – распутал весь клубок кровоточащих проблем, уладил все дела, заставил всех поверить в детский лепет, который нес Демид в попытке объяснить произошедшее и при этом не выдать ничего существенного. Демид не знал, кто помогал ему, но догадаться о вмешательстве извне было несложно – смерть Алексея была представлена несчастным случаем, про перестрелку в городе вообще забыли, к тому же Дема вдруг оказался богатым наследником – все имущество Алексея и разбитая машина Яны перешли к нему без особых бюрократических проволочек. Яна же начисто забыла все, что с ними произошло – о колдунах и Защитниках, о проклятии Агея, о собственных перевоплощениях и любви к Демиду. Она была уверена, что они прокатались несколько дней по лесам и деревням, познавая русскую самобытную глубинку и местный фольклор. Отец ее считал так же, и даже не беспокоился во время их отсутствия, полностью положившись на Демида. Дема получил свои доллары, но деньги его уже не радовали – после отъезда Янки тормоз, удерживавший его гиперчувствительность, лопнул, и его скрутило не на шутку.
К этому добавились еще и неприятности с возросшей деминой силой. Она выплескивалась из него буйными толчками, в самый неподходящий момент, и он ничего не мог с этим поделать. В автобусе он вдруг замечал, что пассажиры таращатся на него, как на чумного и обнаруживал, что поручень, за который он держится, согнут под прямым углом. Он ходил по улице с неестественной скоростью, люди вокруг него двигались, словно в замедленном кино и отлетали в стороны – он просто не мог вовремя притормозить.