– Вот эта, что ли, та самая? Мисс какая-то там? – Дема наклонился к Леке, щекоча ей ухо своей бородкой. – Ничего, симпатичненькая! И ножки хорошие!
– Да! Ножки – одна лучше другой! – Лека собиралась сказать Демиду, что с завтрашнего дня работает в этом шоу, но никак не могла собраться с духом. В конце концов, почему она должна отчитываться Демиду за каждый свой поступок? Лека попыталась найти какое-нибудь рациональное объяснение тому, что она, путая все планы Демида, ввязалась в эту авантюру. Но никакие объяснения в голову не приходили. Леке оставалось лишь надеяться, что это было проявлением высшей воли, а не очередной дурью, которая могла затащить ее в могилу. – Слушай, Дем, а что бы ты сказал, если бы я стала одной из таких девочек? Я бы тебе не разонравилась?
– В каком смысле?
– Ну, если бы я устроилась работать манекенщицей в такое шоу? По-моему, работа нетрудная – пробежалась, попкой покрутила... Класс! И платят, говорят, нормально.
– Тебе что, денег не хватает?
– Да нет, не в деньгах дело! Просто скучно мне! Я хочу работать! Понимаешь? Не на фабрику же мне идти, в самом деле?
– Слушай, Лен, не валяй дурака, а? Ты что, мало глупостей наделала? Новых приключений захотелось? У тебя, и так есть работа.
– Какая? Кверху пузом на пляже валяться?
– Ты прекрасно знаешь, какая! И не смотри на меня так, не разжалобишь! Закончим все наши дела – и иди работай хоть сталеваром, хоть звездой стриптиза. А пока нам не до этого. Возражения не принимаются!
– Гад ты, Дик! – Лека надулась и смотрела в сторону. «Ладно, жизнь покажет, кто из нас прав. Подумаешь, командир нашелся!»
Лека сбежала из коттеджа рано утром, когда Демид еще сладко спал. Если бы она знала, что никогда больше не вернется сюда, то экипировалась бы понадежнее. Но она и предположить не могла, что жизнь выкинет очередной фортель, отправив ее за тысячи километров от Балтики. Лека поцеловала Дика в щеку, положила в карман тинснейк, с которым никогда не расставалась, и тихо вышла из дома.
За кулисами, куда пришла Лека, царило необычное оживление. Рабочие упаковывали ящики с одеждой и аппаратурой. Андрей сновал между ними, проверяя по описи содержимое каждой коробки. Он был хмур и сосредоточен.
– А, привет, пташка! Паспорт с собой?
– Да...
– Давай сюда.
Лека растерянно протянула паспорт Андрею.
– Ага... Прохорова Елена Николаевна. Вроде похожа. – Андрей сунул паспорт во внутренний карман пиджака. – Куда это ты запропастилась, дорогуша? Я уж думал, без тебя уезжать придется! Тоже любишь по ночам шастать? Все мои девицы уже в аэропорт отправились.
– А что, мы уже уезжаем? Ты же говорил, через неделю...
– Мало ли что я говорил? У нас с тобой начальник есть. Филинов Герман Феоктистович. Прислал вчера телеграмму – завтра вечером выступление в Одессе! Черт возьми! Обещал ведь дать отдохнуть тут недельку! Всегда так – стукнет кому-то в башку, и бросай все, мчись как угорелый на другой край света. Эй, эй, подожди заклеивать! – Он бросился к парню, со скрипом закручивающему липким скотчем коробку. – Что значит «все в порядке»? В Тамбове три костюма сперли, в Риге два блейзера, так я с вами по миру пойду! Давай, Давай, сдирай свою ленту.
– Андрей, – Лека тронула за плечо администратора, – я не могу сейчас ехать. Мне еще хоть два дня нужно.
– Так... – Андрей выпрямился и расставил ноги, сложив руки на груди. – Теперь ты еще выпендриваться будешь! Господи, что за народ пошел несерьезный – двадцать лет девчонке, а поступки – как у пятиклассницы. Слушай меня, Елена Николаевна, внимательно! Работала у меня одна пичужка – Светлана. Разгильдяйка и обжора. Вчера я ее уволил. После того, как взял тебя. Понимаешь? Если бы не ты, я бы ее не выгнал! А теперь дыра у меня образовалась! Чем я ее затыкать буду? Бегать по Одессе, искать телок с длинными ногами, которые танцевать умеют? И вот еще что: ты когда-нибудь в зеркало на себя смотрела, детка?
– Ну, смотрела.
– И как?
– Клево, по-моему.
– Вот в том-то и дело! – Андрей наконец-то улыбнулся. – Ты – девушка с изюминкой. С очень своеобразным шармом. С тобой поработать немножко – и можно выпускать хоть в Москве, хоть в Париже! Будешь смотреться не хуже Кейт Мосс. Пойми, это твой шанс! И мой, может быть. Сколько можно мотаться так по миру в компании глупых девчонок? Ты не думай, что я – второсортный танцоришка с необузданным самомнением. Ты еще не видела меня в работе! Мне сам Борик Моисеев комплименты делает. С моими связями раскрутить тебя – нечего делать! Это я так, авансом на будущее... Пока тебе зазнаваться рано. Сырой материал.
– Слушай, Андрей, я – не материал! Я – живой человек, у меня куча проблем нерешенных. Я ж говорю – еще два дня, и я догоню вас сама. Честное слово, не обману!
– И на какие шиши ты нас догонять собираешься? Я же знаю прекрасно – денег у тебя нет, визы нет, да и паспорта, к слову сказать, тоже теперь нет! А я его тебе не отдам, голубушка, если ты не перестанешь вести себя как дура! Сдам местной полиции – и пускай разбираются, раз ты своего счастья не понимаешь!
«Еду, – решила Лека. – Гори все синим пламенем! Может быть, этот человек дело говорит!» Она представила себя в окружении сияющих огней, публика в зале неистовствует, приветствуя ее, девчонки визжат, парни размахивают майками... Олег Янковский целует ей ручку... Стивен Сигал, стесняясь, просит автограф... «Демке позвоню из Одессы. Объясню, что к чему. Может быть, поймет...»
– Ладно. – Лека махнула рукой. – Поехали. Только, чур, слова свои обратно не брать! Это я насчет девочки с изюминкой...
Самолет уже запустил мощные двигатели и несся по взлетной полосе, гудя от напряжения. Лека всегда замирала в такой момент – какой-то из толчков от неровностей бетона вдруг оказывался последним, и огромная металлическая махина зависала в воздухе, оторвав свои круглые лапы от земли. Сколько границ пересекла Лека по воздуху в последнее время? Она уже сбилась со счета. Моря, горы, леса и пустыни проплывали перед ее глазами там, внизу, в разрывах облаков. Попробовала бы она рассказать этим девчонкам, куда ее заносила судьба... Нет, не поверили бы!
Джейн сидела рядом с Лекой и вяло пыталась читать журнал «Premiere» на английском языке. Лека незаметно заглянула через плечо Джейн. В журнале артисты рассказывали, как они снимались в сексуальных сценах. Девчонка, которая играла в «Грязных танцах», описывала, как согласилась показать только свою голую спину, и как приклеивала простыню к груди пластырем, и как проклятая простыня все время сваливалась. Шерон Стоун рассказывала, как заставила раздеться всех мужчин, которые присутствовали при съемке сцен из «Основного инстинкта». Лека представила, как толпа голых мужиков снует по маленькому павильону при свете юпитеров, пытаясь не выдать своего возбуждения, и засмеялась. Джейн удивленно оглянулась.
– Лена, ты что, умеешь читать по-английски?
– Запросто. – Лека улыбнулась. – Я вообще-то много чего умею.
– Своеобразный ты человек, Лена. Ты прикидываешься простой, но это не всегда тебе удается. Ты представляешь собой намного больше, чем пытаешься показать.
– Вот как? Ты мне льстишь!
– Нет-нет, правда! Знаешь, что мне пришло бы в голову, если бы все это происходило лет десять назад? Что ты – агент каких-нибудь спецслужб.
– КГБ, проще говоря. Забавно. То же самое говорили про одного моего приятеля, Демида... – Лека осеклась. Надо же, проболталась про Демида как дура.
– Я тоже знала одного Демида... – Джейн задумчиво теребила журнал. – Очень хороший парень, по-моему. Он был моим телохранителем, когда я в первый раз приезжала в Россию. Год назад. Папка его нашел. Только знаешь, я совершенно его не помню. Странно ведь, да?
– Как – не помнишь?
– Если бы встретила – не узнала бы. Вообще, в этой истории много загадочного. Что-то происходило страшное, отвратительное. Со мной, с нашим домом, со всей моей семьей. И я не могу сейчас припомнить, что именно. Я тогда приехала в Россию – очевидно, искать разгадку. Мы ездили с Демидом по каким-то деревням, это я смутно помню. И наверное, мы разрешили мою проблему, потому что в жизни нашей все наладилось. Но в памяти моей остались пробелы. Это мне психоаналитик сказал – я консультировалась у очень хорошего специалиста. Он сказал, что никакие воспоминания нельзя стереть – они остаются навсегда. Но можно наложить на них запрет. И мой мозг теперь отказывается использовать такую информацию. Это – табу. Можно в принципе разворошить все эти запретные зоны, например, под гипнозом. Но это опасно – сознание будет сопротивляться такому вторжению. Это может привести к безумию. И я похоронила мысли об этом. Наверное, сам Бог не желает, чтобы я помнила что-то. Что-то ужасное...