«УБЕЙ ЕЕ. НЕМЕДЛЕННО. УБЕЙ ЕЕ. НЕМЕДЛЕННО. ЭТО НЕИСПРАВИМЫЙ ВРАГ ДОБРА. ПОДЛЕЖИТ УНИЧТОЖЕНИЮ. УБЕЙ». Солдат еще не убивал людей, но знал, как это делается. Всего один удар палкой – вот сюда, по незащищенному горлу. Он поднял свое оружие. «УБЕЙ ЗЛО, СЫН МОЙ».
Резкий рывок – и дубинка вылетела из его рук. Еще рывок, и сильная рука развернула солдата лицом к молодому человеку. Солдат дернулся, пытаясь с ходу атаковать незнакомца, но из серых глаз чужака исходила такая парализующая воля, что руки парня невольно разжались, голова закружилась, и он пошатнулся, оперевшись на стол. Такие же странные глаза у Ираклия нет не такие этот человек похож, на Ираклия но является его полной противоположностью если Ираклий воплощенное Добро значит этот воплощенное Зло убить его скорее но почему же не слушаются руки...
– Стой спокойно и не двигайся, – приказал Демид. Он подошел к Леке и прижался ухом к ее груди. – Бедная моя глупая девочка... Вечно ты подставляешь голову под тумаки, которые причитаются мне. Драться я тебя научил, а вот осторожности – нет. – Он стащил через голову свитер и подложил девушке под голову. – Потерпи еще минутку.
В кафе уже никого не было, кроме участников побоища, – испуганные посетители давно разбежались. Милиция, разумеется, не спешила, и Демид догадывался, почему.
– Эй, иди сюда! – Он поманил пальцем посеревшего от страха бармена. – Что, приятель, испугался? Не ожидал такого? Сейчас ты мне кое-что расскажешь...
Лека открыла глаза. Она лежала в своей постели, а Демид сидел рядом и внимательно глядел на нее.
– Ожила, – отметил он. – Как самочувствие?
– Ничего вроде. – Лека осторожно приподнялась, ожидая, что боль вопьется иглой в сломанные ребра. – Да нет, в самом деле ничего. Я думала, он мне все кости сломал!
– Два ребра треснули, – сообщил Демид. – Я подлечил тебя немножко. Но в следующий раз, если опять полезешь, как самоубийца, под дубинки, все оставлю, как есть. Ходи тогда в гипсе.
– Дем, ну ведь нельзя же так! Они бы забили их насмерть!
– Оказывается, нет. Я побеседовал по душам с барменом и узнал кое-что интересное. Арды вовсе не убивают людей. Они только исправляют их. Понимаешь, ИСПРАВЛЯЮТ! В головы их вбито, что они таким образом наставляют людей на путь истинный. Ну конечно правильно! Они же носители Добра! Я думаю, этим идиотам мотоциклистам больше не захочется так веселиться в присутствии АРДО.
– А что с теми байкерами стало? Ты увел их оттуда?
– Шутишь? Тебя еле успел утащить, пока менты не нагрянули. Знаешь, что я выяснил? Этот патруль АРДО появился там не случайно! Его вызвал бармен! Понимаешь, что это означает?
– Что?
– Кто раньше не допускал беспредела в таких ресторанчиках? «Крыша»! Мафики, одним словом. Хозяева заведения платили им, а те разбирались в сомнительных случаях. А теперь – АРДО! Ирокез вытесняет уголовников с насиженных мест! Я не знаю, берет ли он с этих заведений такие же деньги, как брали бандиты. Думаю, что нет. Для него важнее просто вытеснить криминальный элемент, заставить его почувствовать, что земля шатается под ногами. Ведь это же настоящая война, Лека! Тихая, пока незаметная глазу. Ты прекрасно сама знаешь хозяев этой жизни. Они предпочитают оставаться в тени, но ни за что так не отдадут жирный кусок, который привыкли получать от владельцев кафе, киосков, магазинов, платных стоянок. Одно мне только удивительно – почему пока они терпят вторжение АРДО в их священные владения?
– А милиция? Она знает об этом? Эти арды бьют людей до полусмерти! Неужели никто не бьет тревогу?
– Тут все шито-крыто. – Демид грустно улыбнулся. – Ничего противозаконного не происходит, милая. Видела, как ОМОН преступников задерживает? Лупят им по почкам, пока те сознание не теряют. Кого волнует, что человек потом месяц кровью мочится? Общество защищается от преступности и имеет право на определенные карательные меры. Так и АРДО – что-то вроде Добровольной народной дружины. Производят профилактику преступлений, пресекают нарушения общественного порядка. Задерживают правонарушителей, сдают их в ту же самую милицию. И протокол составляют – все, как полагается. И в протоколе указано, что нарушитель оказал ожесточенное сопротивление, вследствие чего к нему были применены вынужденные меры... Они работают в тандеме, и, уверяю тебя, большая часть милиции – и верхушка, и рядовые исполнители уверены, что делается это ради спасения общества. Здесь нет никакой коррупции – я думаю, что Ираклию плевать на деньги. Он не дает взяток и не берет на лапу. Так что пока обиженная сторона только одна – преступные элементы.
– Послушать тебя, так все просто замечательно! Армия Добра теснит преступников, с УВД не конфликтует, против властей не выступает! Подумаешь, помяли физиономии паре-тройке хулиганов – ну так для пользы дела! Что же ты так на этого Ирокеза окрысился? Может быть, в самом деле не лезть на рожон, и АРДО наведет порядок в городе?
– Нет. – Демид мрачно уставился на Леку. – Милиция не понимает, что сама себе яму роет. Пройдет немного времени – и они станут уже не нужны. Настоящим хозяином станет Ираклий. И вот тут-то все вспомнят, что такое мрачные времена. Только трудно уже будет изменить что-то. Потому что люди, которые пришли к нему в секту, уже не способны совершать собственные поступки. Они, как бараны, пойдут на смерть за него – сперва против уголовников, а потом против еретиков и врагов Добра, против армии, против любого, на кого укажет Ираклий.
– Ну, ты уж прямо такую мрачную картину нарисовал! – Лека поежилась. – Россия все же большая – всех в секту не заманишь. Подумаешь, мелкий фюрер местного масштаба! Ты же сам предрекал, что ему крылышки пообрывают и в тюрягу упекут. Помнишь?
– Это было бы возможно, если бы он был просто человеком. Но, помяни мое слово, крылышки ему обрывать придется нам с тобой.
Глава 11
– Игорек, ну что с тобой происходит?
– Ничего, мам. Все нормально. – Игорь сжал губы и снова повернулся к стене, неуклюже свернувшись длинным своим телом.
Ирина Петровна с болью посмотрела на сына. Снова предчувствие беды сжало ее сердце. Что-то непонятное творилось с ее Игоречком, всегда таким добрым и чувствительным, отзывчивым к ласке. Эта секция каратэ, в которую он ходил уже полтора месяца... Ирина Петровна что-то слышала про нее. Отец Ираклий, новоявленный проповедник. Он призывал бороться с преступностью, его добрый понимающий взгляд был везде: на плакатах, глядящих со стен, в экране телевизора, на газетных фотографиях. Он обещал научить людей Добру. Но Ирина Петровна не верила ему. Откуда эта отчужденность, эта раздражительность, завладевшие ее сыном? Она не видела в нем перемен к лучшему. Пусть кто-то другой борется со злом. Но почему ее Игоречек? Страшные синяки, разбитые в кровь костяшки пальцев, сухой кашель, мучающий его по ночам. Вот та награда, которую он получал за свои усердные занятия. Ирина Петровна горько вздохнула:
– Игорь, мы должны с тобой серьезно поговорить.
– Я не хочу, мам. – Игорь даже не повернулся на голос матери. – Я спать хочу. Все нормально, мам. Не волнуйся.
– Ну как же я могу не волноваться?! – Ирина Петровна едва сдерживала слезы. – Ведь ты – мой сын, Игорь! Хороший, добрый человек. Зачем тебе эта секта?! Ты что, не знаешь, чем это кончается? Ты газеты читал? Про Белое Братство – они же все сумасшедшие! Они – как зомби. Это психическое кодирование! Или вот – Аум Синрике. Они тоже говорили о том, что несут добро и успокоение. А сами людей газом травили. Игорь, ты слышишь меня?
Звонок деликатно тренькнул из прихожей. Ирина Петровна, шаркая шлепанцами, подошла к двери и заглянула в глазок. Демид. Это был Демид, сосед по лестничной клетке.
– Демид? Добрый вечер! – Ирина Петровна расплылась в улыбке. Дема Коробов определенно был хорошим человеком. Неизменно улыбчивый и вежливый, он всегда был готов прийти на помощь соседям. Старушки на лавочке любили перемывать подробности жизни Демида. И с мафией-то он связанный, и в квартире-то у него стреляли, все стеклы побили, батюшки светы, и с девицей-то он своей живет нерасписанный, и в трусах зимой бегает, стыдно аж. И вообще не по зарплате живет, это хоть и не видно, но умному человеку завсегда понятно. Но Ирине Петровне Демид был симпатичен – стоило ему улыбнуться, и от него шла такая волна застенчивой дружелюбности, что могла растопить любое заледеневшее от житейских передряг сердце.