– Прекрати. Ты ведешь себя как дешевая садистка!
– Я? Боже упаси! Это ты извращенец ненормальный! Все, что я хотела, – это добро и любовь! Ты перевоспитал меня, ты пробудил во мне человеческие чувства. Я так верила, что у нас с тобой все может быть по-хорошему. Но тебе не нужно это! Тебе нужна лишь борьба, насилие, тебе нужно открутить кому-нибудь голову, раздробить череп – вот что возбуждает тебя по-настоящему! Ты думаешь, я не знаю про твою Яну? Я же читаю твои мысли, я бесчисленное количество раз проникала в твои сны, когда ты ворочался в постели и скрипел зубами. Ты вспоминаешь, как она пыталась тебя убить! Ты вспоминаешь только это, и это возбуждает тебя! Может, когда-то ты был способен любить, как обычный человек. Но жизнь изувечила тебя. И я знаю, как тебя вылечить!
Все это было ею. Это был ее собственный порыв. Это была ее игра. Она не обдумывала это – анализ был чужд ее мозгу. Просто любовь, жалость и ненависть, смешавшись в ее сознании, родили этот импульс. И она поняла. Она поняла, как можно расшевелить этого человека, воскресить убитое в нем желание. Это было больно. Но это было необходимо сделать.
Она расстегнула "молнию", и юбка упала к ее ногам. Затем медленно, не отводя дула пистолета от лица Демида, стянула трусики и перешагнула через них. Демид почувствовал, что кровь прилила к его лицу, сердце застучало, словно в детстве, когда он из кустов подглядывал, как девушки раздеваются на пустынном лесном пляже. Лека придвинулась совсем близко, раздвинула ноги и уселась на бедра Демида. Холодный вороненый ствол уткнулся ему в нос.
– Ты хочешь увезти меня отсюда? Чтобы я всю жизнь вспоминала, что прожила здесь с тобой так долго, что мылась в твоей ванной, спала с тобой в одной постели и ни разу не получила того, чего так хотела? Ну ладно, я согласна уехать из этой квартиры, но сначала как следует перепачкаю ее. Оставлю здесь свой след на память. Ну-ка, открой рот!
Демид разжал зубы, и ствол пистолета лег ему на язык.
Все это было ею. Или почти все. Странный отзвук чужой воли – как оттенок горечи на языке, как незнакомое слово в ночной тишине. Лека тряхнула головой, отгоняя наваждение, – она была слишком заведена, чтобы остановиться и прислушаться. Она хотела получить свое.
Лека приподнялась и с размаху надвинулась на Демида. Он застонал – не столько от боли, сколько от вожделения. Девушка двигалась – вначале медленно, затем все быстрее и быстрее. Демид почувствовал, что теряет контроль над собой. Белые огненные шары роились в его голове, закручивались в ослепительный круг, готовый вырваться на свободу. Демид закрыл глаза, до боли сжал челюсти – и все, что копилось в нем так долго, выплеснулось кипящим протуберанцем вместе с грохотом выстрела, разнесшим на части его мозги...
Она поняла, что ЭТО было. Но ЭТО уже ушло, мерзко хохотнув над ухом. Она поняла, что ее провели. Использовали как дешевую марионетку, умеющую лишь раздвигать ноги и нажимать на жесткую запятую курка. Ее всю жизнь использовали – помимо ее воли, с издевкой и снисхождением. А теперь она убила единственное, ради чего стоило жить на этом свете.
Лека вытерла слезы. Она поняла, что ЭТО было. И она знала, что ЭТО вернется.
Демид застонал и медленно открыл глаза. Отвратительный привкус железа и пороха во рту смешивался с соленой кровью. Он наклонил голову и выплюнул коричневые сгустки и обломки зубов.
– Демид. Как жаль... – Лека сидела, прислонившись к стене, мокрая и бледная и смотрела на него пустым безучастным взглядом. Изувеченный, деформированный пистолет валялся на полу. – Я убила тебя... Ты не можешь быть жив после этого...
Отчаянно болела голова. Демид посмотрел наверх – глазные яблоки его ворочались со скрипом, не умещаясь в орбитах, – в стене над ним, там, где только что был прислонен его затылок, чернела дыра от пули, волосы и кровь прилипли вокруг нее. Он попытался пошевелить пальцами, но тела снова не было. Была только боль.
– Демид, прости. – Белое лицо Леки качалось и расплывалось в тумане. – Это была игра. Всего лишь игра. Я хотела... Это он... Он заставил меня... Тебе очень плохо, Демид?
– Omne animal triste... – Демид шипел, как гусь, каждое слово булькало в тишине хриплым кровавым пузырем. – ...triste post coitum* [Всякая тварь... грустна после соития (лат.)]
– Демид, ты воскрес? Ты Бог?
Демид качнул головой. Он не хотел быть Богом. Даже ради того, чтобы жить вечно.
– Демид, ОН идет сюда, я знаю это! Нужно уходить. Дема! Потерпи, пожалуйста! Мы успеем! Я знаю врачей, которые спасут тебя...
– Nucleus* [Ядро (лат.)]. – Демид просипел почти беззвучно.
– Что? Что ты говоришь? – Лека попыталась приподнять Демида за плечи, и голова его безвольно откинулась назад. – Демочка, не умирай, милый мой!
Рука Демида, вцепившаяся в плечо Леки, разжалась и упала на пол.
Глава 21
Никогда Лека не думала, что Демид окажется таким тяжелым. Сотни раз на тренировках она перекидывала его через себя, швыряла как пушинку. Теперь же обмякшее тело Демида налилось мертвой тяжестью. Лека оттащила его к дивану и в ужасе оглядела комнату. Уходить? Да, конечно, убираться немедленно! Страх ледяными пальцами сжал ее сердце. Снова сознание ее мутило от псиного запаха чужой воли. Враг был где-то рядом, он приближался, сметая все на своем пути. Лека почувствовала, что сила ее сминается в пустой бумажный ком под натиском бешеной волны дьявольского смрада. Он приближался. Он вытекал из всех щелей, он заполнял ее дыхание и заполнял все ее существо густым туманом цвета вывернутых потрохов.
Но девушка знала. Демид когда-то учил ее, как справиться с волком. И у нее было за что бороться. Она медленно опустилась на колени, закрыла глаза и мысленно нарисовала Знак Тигра.
Свист ветра в верхушках сосен... Огромная полосатая кошка осторожно ставит лапы в снег, садится рядом – большой рыжий зверь, страж спокойствия.
Лека открыла глаза – защитный знак остался висеть в воздухе, приобретая все более определенные черты тигриной головы. Рядом с ним появилось черное пятно с двумя красными пятнами, горящими, как глаза разъяренного волка. Пятно колебалось на сквозняке, не было еще в нем настоящей силы – только ненависть, черная, как сама Тьма.
Лека провела пальцами по полу. Камень мягко лег в ее ладонь. "Враг мой, Враг друзей моих, Враг жизни моей, – прошептала она, впиваясь взглядом в Знак Волка, мерцающий в полумраке. – Будь ты проклят во веки веков, будь ты сметен силою Божией, будь ты пожран Тигром сим, будь ты разбит камнем сим. Да пребудет воля Господа, гореть тебе синим пламенем в нощи, рассыпаться во прах наваждению лютому. Аминь!"
Она вытянула ладонь перед собой и дунула на камень. Он медленно заскользил вдоль пальцев, поплыл по воздуху и врезался в черную кляксу, расплескав ее на тысячи крутящихся шариков. Жуткий вой потряс комнату.
Из носа у Леки побежала тонкая алая струйка, она шмыгнула и провела рукой по лицу, размазав кровь. Она знала, что получила передышку.
Враг отступил – но для него это было не более чем щелчок.
Лека вскочила на ноги – дорого было каждое мгновение. Подбежала к сейфу. Она хорошо знала, что Демид считал самым большим своим сокровищем. Несколько серебряных пластинок, белый меч и цепочка с кольцами – Демид берег их как зеницу ока. Она дотронулась губами до сейфа. Она не знала, сработает ли это, но Демид всегда делал так. Дверца молочного цвета беззвучно раскрылась.
– Вот он! – Лека схватила футляр для виолончели. Демка любил такие штучки. Лет сто пятьдесят ему было, не меньше – из благородной темно-коричневой кожи, с серебряной пластинкой, на которой было выгравировано что-то по-немецки. Лека щелкнула застежкой – внутри футляра во всю длину вытянулся меч. Все, что Демид хотел бы спасти в случае бегства, лежало здесь же. Лека достала серебряную цепь – слишком тяжелая, чтобы служить украшением, она спящей змейкой свернулась на ладони девушки. "Tinsnake"* [Оловянная змея (англ.)] – вот ее настоящее имя, – вспомнила она слова Демида. – Будь осторожна с ней так же, как и с мечом. Они помогут тебе справиться с самым могущественным врагом. Но силу черпают они у тебя самого, и чем страшнее твой противник, тем меньше жизненной энергии останется у тебя после схватки".