Не выпуская из одной руки кузова, Спартак отчаянно машет второй, весь изгибаясь, как в твисте. А вокруг него порхает разъяренный Шутежихин петух. В это утро, как и в другие не столь давние времена, вновь пути их скрестились. В двух шагах от крыльца.
— Парази-и-и-т!! — истошно вопит Спартак и вдруг, изловчившись, сильно и красиво, как футбольный мяч, поддевает петуха носком.
Описав в воздухе добрую дугу, тот тупо шмякается в опилки и с минуту лежит замертво, подергивая лапами, потом как-то сразу вскакивает, встряхивается, озирается по сторонам и, обнаружив, что вокруг уже никого нету, важно и гордо направляется к курам.
— Ха-ха-ха! — как маленькая девочка, подпрыгивает и хлопает себя ладошками по коленкам тетя Оля. — Ха-ха-ха! Вот это концертец! Это почто же так получается в жизни, ребятенки, а? Ну скажите, это почто же так, а? Какой хозяин, така и скотина. Вот хоть умри! Вы возьмите Гриньку Панькова. Сам как блаженный, и кобель у него даже воды не замутит. А этта… даже петушонко и то на людей бросается!
— Хорошо, что Шутежиха счас не подвернулась, — говорит Мишанка, — а то бы не такой концертец был.
— И-и-и, милай, — взвизгивает тетя Оля. — И не говори! Но Шутежиха счас спит без задних ног. Это уж такой человек. У нее тоже, как у тебя, рефлексец. Как наорется, так падает и полсуток храпит беспробудно… Ох, люди-нелюди! Даже в пояснице закололо от смеха. Хватит, однако. — Тетя Оля спохватывается и, кажется, только теперь замечает, что рыбы уже нету. — Ишь ты! Ловко мы… Минька! Давай-ка… Пока мы с Миколкой тут все приберем, дуй домой и собирай на стол. Игурчишек там да исетринки малосольной добудь. Завтракать счас будем. — И когда Мишанка беспрекословно уходит, мигает мне, как заговорщику. — Ничо ишшо не знат, балбесик. Я вам четвертинку ради воскресного дня припасла. — Некоторое время молчит, смешно поджав губы и поясняет: — А то мотрю, вы совсем заскучали, совсем разомлели чой-то, как пареная брюква, язви-то вас совсем…
А через несколько дней вдруг:
— Минька!
— Чо?
— Вали-ка ты завтра к Кондрашову.
— Чего?
— К Кондрашову, толкую, вали. Завтра же. Отпросись у него на денек-другой. Мол, я наказывала.
— Это зачем ишшо?
— Рыбалить поедем. Все вместе. Сети брать не будем, с бредешком по курьям пошастам. — Глядит, как медленно переваривает Мишанка ее неожиданные слова, и торопит. — Соображай, соображай быстрее. И вали завтре. А то, мотрю, некоторые у нас в отпуске прокиснут. И других проквасят. Ишь, с лица даже спал, когда полнеть надо.
Тетя Оля даже не смотрит на меня, но я сразу догадываюсь, в чей огород камешки.
Уже неделю болтаюсь я с грустной миной по ограде, как Печорин по кавказским дорогам, не зная, к чему приложить руки и куда себя деть. Никудышный получился мой первый в жизни отпуск.
Мать с утра до вечера на работе, в лесозаводской столовой. Сестренка днями пропадает с подружками в поле. Организовали там какой-то опытно-показательный ученический участок, выращивают всей школой на пяти гектарах сахарную свеклу, без отдыха и без выходных. В комнате все время тихо, как в пустыне, пахнет нежилым. Валяется там на полу наш штатный домосед кот Феликс, щурится на солнце и от безделья грызет половики. Сидеть с ним, если даже под руками добрая книга, нет сил.
Пойти некуда. Одно-единственное место развлечения у нас в поселке — клуб «Ударник». Но там только кино и танцы. А кино и танцы лишь вечерами.
Давно я окучил картошку на два ряда, прополол все грядки, нарубил на зиму дров, а дальше что? От безделья повадился было проникать через щель в заплоте на территорию лесозавода и бегать к Мишанке. Мишанка работает в пилоточке тарного цеха, а тарный цех прямо напротив нашего дома, в полсотне шагов… Поглянулось мне в пилоточке: жужжат станки, искрят наждаки, то и дело люди снуют: «Готовы циркулярки? Где комплект ленточных?» Посидишь так в шуме-гаме, поболтаешь в перекуре о том, о сем с мужиками и чувствуешь, что вроде сам что-то доброе сделал. Но…
Мишанка сперва радовался каждому моему приходу. Но как-то встретил меня в дверях цеха, опустил глаза и вежливенько намекнул, чтобы я… это самое… не появлялся больше на чужом рабочем месте и не гневил его начальство.
Тут я и скис. И тетя Оля это сразу заметила. А заметив, вмешалась.
— Вот так, роднуля. Никаких возраженьев и уросов, рыбалить поедем. На вольный дух! Там живчиком порастрясесся, интеллигентец.
— Тетя Оля!
— Чо — тетя Оля?
— Да это же здорово! Вы даже не знаете…