Я глянул на берег. На высоком яру в окружении парней и девчат стояла Светлана и тоже махала рукой… моему спутнику.
Я рванулся к поручням, свесился чуть не до пояса и, рискуя свалиться за борт, закричал во всю мочь:
— Света-а-а!
Но пароход дал гудок, и мой вопль потонул в его басовитом и самодовольном реве.
«Казак» ничего не заметил и, когда пристань скрылась за островом, повернулся ко мне.
— Вот женщина! Вот человек, я понимаю! — сказал запросто, будто мы были знакомы.
Я немо уставился на него.
— На областной слет юннатов наших школьников возила, — пояснил он. — Сама. Хотя это могли сделать учителя. Ну, свозила, ребятишки довольны. А Светлана Семеновна на обратном пути опять загорелась. В этом селе, что сейчас останавливались, опытная станция семеноводства нашей зоны, так решила завернуть на денек-другой, чтобы ознакомить школьников с ее работой. Замучила ребятишек! Дома по два раза в месяц собирает агрономический кружок. Все к земле приучает. И скажу вам, до чего детвора ее любит, что в летние каникулы готова целыми днями быть с ней на полях.
— А вы откуда знаете Светлану Семеновну? — спросил я.
— Да как же мне ее не знать, когда она в нашем совхозе, в селе Луговском, главным агрономом работает!
Недавнее отчаяние сменилось такой горячей, такой неожиданной радостью, что я рассмеялся по-мальчишески легко и счастливо. Значит, я увижу Светлану! Дома увижу, в своем Луговском!
Я спросил попутчика как можно спокойней и непринужденней:
— А вы, наверно, директор совхоза?
— Парторг, — ответил попутчик. — Директор у нас Анатолий Петрович Силяев, муж Светланы Семеновны…
УЧИТЕЛЬ ЩУКА
Мы невзлюбили его с первой встречи, которая оказалась хуже некуда.
Накануне в полдень председатель сельсовета Шура Хряпов самолично обошел осиновские дворы и под расписку родителей приказал всем ребятишкам от семи лет и старше наутро с коробками и мисками явиться в заготзерно.
Наступило утро. Приглушенно гудящей ватагой мы привалили на территорию складов, и нам сказали, что из хранящейся там «фондовой» ржи нужно отобрать спорынью.
Рожь тонким слоем рассыпали на брезенты, посадили нас по краям, и работа пошла. А когда к вечеру все было сделано, и мы хотели разойтись по домам, прихватив с собой и подаренную спорынью, которую по хорошей цене принимала аптека, оказалось, что ржи не хватает.
Целых сто шестьдесят килограммов.
В заготзерно поднялся переполох. Понабежали к весам сторожа, кладовщик; сидевший до этого в конторке Шура Хряпов и тучный директор со смешной фамилией Песик.
— Это все они! Они, варнаки! Безотцовщина голопупая! — закричал кладовщик Афанасий Мордвин.
Нас построили, как на школьной линейке, заставили вывернуть карманы, снять сапоги.
Ничего там, понятно, не было, да и быть не могло, потому что воровать нас никто не учил, а сами мы до этого никогда б не додумались.
— Съели! — ахнул кладовщик Афанасий Мордвин. — Точно съели, мать их так!
Тогда Песик стал подходить к каждому из нас, брал за грудки, сверлил холодными белесыми глазами и спрашивал:
— Ел?
— Н-нет!
— Врешь. Ел!
— Да нет, дяденька, не-е-е-т…
Рожь мы, конечно, ели. Ели втихомолку весь день. Было лето 1946 года, дома, кроме картошки и лебеды, — ничего. Как тут удержишься? Но мы и думать не думали, что ржи столько много уйдет и все обернется так круто.
Мы стояли, пришибленно швыркая носами, теребили заскорузлыми пальцами подолы рубах и со страхом соображали: что же будет теперь?
А Песик не унимался.
— Крохоборы! Чревоугодники! — брызгал желтой слюной. — Разве за этим вас послали сюда? Разве для этого оказали доверие? Чем теперь прикажете возмещать убытки? Кто ответит за них?
Нам было стыдно и горько.
Подскочил Шура Хряпов что-то делавший у весов.
— Деев, Сидоров, Ваньгин! — приказал сторожам. — Оповестить все дворы! Позвать сюда матерей!
Но оповещать было лишне. Осиновка — не шибко большая деревня, и заготзерно стоит в середине ее. Кто-то услышал шум и поднял на ноги всех.
Наши матери уже вбегали в заготзерно. У некоторых в руках поигрывали хворостины.
— Чо стряслося? — кричали они.
— Ково опять набедокурили, паразиты?
Ждать хорошего было нечего, и потому, толкнув под бок Вовку Рыкова, я нырнул под ноги Хряпова Шуры, а потом с разбегу махнул через высокий забор.