— От курва! — ругался босяк. — Та я ж тебя усе одно доканаю!
— Скажите, — подал голос Василий, — где нам найти завхоза Загайнова?
— А вы кто такие? — поднял голову с крайней койки косматый узколобый мужик с выколотым на груди орлом, который клевал бедрастую женщину. — Кто такие, чтоб задавать вопросы?
— Люди. К тому же приезжие.
— Ах, прие-е-езжие! — осклабился мужик, поднимаясь с кровати. — С материка-а-а! — и вдруг, пьяно качнувшись, чуть не шмякнулся на пол. — С материка, да? — спросил, выпятив тяжелую челюсть.
— С материка. Ну и что же?
— По найму, да?
— По направлению. После техникума.
— Ах, после те-е-е-хникума! Значит, нача-а-а-ль-нички!
пустился он в пляс, виляя тощим, клинообразным задом. Потом на цыпочках подошел почему-то к Леониду и двумя пальцами взял за подбородок. — Тю-тю-тю-тю! Ух ты, моя кисанька! Ух ты, моя лапочка! Пойдем в кустики, я тебя пошшупаю. Ты и бородку вроде еще ни разу не брил, а? И парным молочком от тебя попахивает, а? Мамку-то где оставил?
— Та отчепись ты от парубков, дура! — заругался босяк, рубивший хлеб топором. — Нехай идуть по своим делам. Нема здесь Загайнова, — повернулся к ребятам. — На складу. Друга дверь у бараке.
Склад оказался душным закутком, сплошь заваленным ворохами матрасов, одеял, валенок, фуфаек и брезентовок, среди которых почти невозможно было обнаружить крошечный столик, притулившийся у окна.
За столиком сидел такой же маленький седенький старичок в меховой безрукавке и, подперев подбородок ладошкой, дремал.
— Что скажете? — коротко вымолвил он, поднимая вялые ото сна глаза, когда Василий потряс его за плечо.
— Нас Иван Иванович послал. Получить постели и прочее.
— Д-дя? — старичок со всхлипом зевнул, почесал затылок и уставился в угол, куда-то мимо парней. — Пачпорта! — сказал отвлеченно, неизвестно кому.
— Что? — не понял Василий.
— Пачпорта, — повторил старичок и, сделав долгую, минуты в две паузу, пояснил: — Пачпорта, толкую, покажите сюды.
Он положил поданные паспорта перед собой, послюнявил палец и стал с треском листать большую, как подшивка газет, конторскую книгу. Дошел до нужной страницы, разгладил и потянулся к стеклянной чернильнице, что стояла на подоконнике. Взял ее в руку, повертел перед глазами, зачем-то понюхал и удивленно сказал:
— От. Опеть высохло. Ну-ка, землячки, подайте вон из того шкапчика чеплажку с водой.
Леонид снял с полки засаленный серый графин.
Старичок бережно принял его, капнул в чернильницу несколько капель, поболтал и, обмакнув перо деревянной ученической ручки, начал старательно, печатными буквами выводить:
«Курыгинъ».
Ржавое перо скрипело, втыкалось в бумагу, и по всему широченному листу конторской книги разлетались и шлепались густыми кляксами брызги.
Старичок их вроде не замечал. Написав слово «Курыгинъ», он откинул голову, полюбовался на результат своего бумаготворчества и продолжил: «Леонид Григорьевичъ. Подумал-подумал и, хмыкнув, торопливо зачеркнул твердые знаки. Потом в строчке пониже так же тщательно начертал: «Земин Василий Степанович».
— Ну вот, зафиксировал, — молвил удовлетворенно и стал проставлять в графах палочки, приговаривая: — Один комплект, один комплект, один комплект…
Закончив эту работу, он велел друзьям расписаться, захлопнул книгу, над которой взметнулось облако пыли, чихнул и, вернув друзьям паспорта со словами: «Выбирайте. Все нужное в ворохах, посуда в шкапу, а кровати найдете в снегу во дворе», — уронил голову на руки и опять засопел.
Парни выбрали что положено, уложили в просторные полосатые матрасовки и переглянулись: что делать, уходить, не сказавшись, или разбудить старичка?
— А! Ни к чему, — шепнул Василий. — Коль не стал глядеть — доверяет. Пусть себе спит на здоровье.
Однако когда они скрипнули дверью, старичок проворно вскочил и тоненько закричал, притопнув ногой:
— Курыгин! Ты почто вместо одной подушки две захватил, а?
Леонид уронил матрасовку.
— Как — две? Одну! Вот посмотрите!
— Хи-хи-хи! — тоненько захихикал старичок. — Не надоть, не надоть! Это я так. Для штраховки, — и отвернулся, зевая…