— Что именно?
— Да как вам сказать… Например, моего хорошего друга, геолога Виноградова, привела сюда романтика Севера. Да-да! Чего вы так смотрите? Именно романтика Севера. Было это в тридцатых годах, когда матушка-Колыма только-только осваивалась. Неизвестность! Пятидесятиградусные морозы! Сопки! Бездорожье! Ух… И что ни новое поселение, то неповторимая красота окружающих мест. Сколько он их переменил, этих поселений и окружающих мест! Сколько раз цингой болел! Жена… Первая жена… не выдержала, уехала. А он не смог. Не смог, хоть убейте. Вы знаете, Север имеет свойство притягивать. Сильнее, чем любимая женщина. Одни полярные сияния что значат! А белые ночи! Они скоро придут, вы их увидите и оцените… Виноградов, по существу, вышел на пенсию. Другие в его положении покупают дачку где-нибудь на берегу Черного моря и уезжают. А он не хочет уезжать отсюда. И не уедет!
— А почему вы о друге рассказываете и ничего не расскажете о себе? Что вас привело на Север?
— О, у меня другая статья, Леонид Григорьич. Я сюда не добровольно приехал, меня привезли.
— За что, если не секрет?
— Какой же секрет? То «дела давно минувших лет, преданья старины глубокой». Молодость, молодость! Бурные времена. Не разобрался в свой час, куда идти, за кем идти. Я ведь… бывший прапорщик царской армии. Так сказать, человек благородных кровей, — засмеялся. — Вот по благородству своему и накуролесил когда-то. Служил при штабе одного генерала, после разгрома метнулся с ним вместе в Китай. Но что делать в Китае русскому человеку? Перебежал обратно, заявил о себе властям, которые меня и определили сюда. Сейчас я человек вольный, могу поехать в любой уголок страны, но, как и Виноградов, привык к Северу и ни о каких поездках не помышляю, хотя имею сбережения, которых хватило бы на кругосветное путешествие. Да и стар стал. Куда ехать?
Он на минуту смолк и вдруг, махнув рукой в сторону, прошептал:
— О, смотрите, смотрите! Уже шуруют родимые. Только лотки мелькают. А?
Леонид огляделся и под невысоким яром над горной речушкой, что выныривала из распадка и петляла между хилых кустарников да замшелых останков, увидел четырех старателей. Двое из них на носилках подтаскивали из-за мысочка пески, двое промывали лотками в речушке. За мыском и на берегу горели костры.
Старательство в Боковом не только разрешалось, но поощрялось. Не везде можно взять пески промышленным способом. Как ни усердствуй — все равно останутся закрайки и прогалызины. А в иных местах из-за скал и останков даже легкому бульдозеру нельзя развернуться. Вот тут и приходят на помощь люди с лотками, которыми можно протрясти все до крупиночки. Мыли в свободное время почти все боковчане, за исключением руководящих работников, которым закон запрещал, но с наступлением весны понаехало в поселок и много постороннего люда — отпускников из Веселого, просто профессиональных калымщиков.
— Вот, — кивнул Каллистрат Аверьяныч на старателей. — Многие считают, что они тоже искатели легкой наживы, гоняются за длинным рублем. А рубль у них вовсе не длинный даже при самой лучшей удаче, если соизмерить его с трудом этих людей. Вот ведь не все же идут в старатели, только те, кто любит это суровое дело. А болтают больше всего завистники и ханжи. Я знаю, я сам пять лет старался. — И предложил: — Давай завернем к мужикам на минутку.
Леониду вовсе не хотелось сворачивать с торной тропы и терять даром время, но он не решился перечить Загайнову.
Люди оказались незнакомыми и насторожились. Те, что таскали пески, кинули пустые носилки на землю, те, что мыли, опустили лотки. Стояли молча, смотрели зло, как рыбаки-удильщики, на чье заветное место явились незваные захребетники, хотя даже неопытному Леониду с первого взгляда стало понятно, что это не профессионалы-старатели, не умелые добытчики, а так, новички. Новички-отпускнички. Какой же чудак носит пески к воде из такой дали, какой чудак моет их на самой быстрине, когда ледяная вода, как огонь.
А Каллистрат Аверьяныч спокойно подошел к костерку, по-свойски отхлебнул из консервной банки густого, цвета смолы чифира и повернулся к широкоскулому бородачу в разбухших кожаных бахилах и брезентухе с засученными до локтей рукавами, по всему — бригадиру, спросил:
— Ну как, идет золотишко?
— Да почти ни хрена, — простуженно кашлянул тот. — Пески полумерзлые, вода холоднючая.