— Да нет, не надумал ишшо.
— Думай, думай, — засмеялся Сузгин. — А то в медведя скоро превратишься в своем Вагино.
— В свое-е-ем! — передразнил Евсей Кузьмич, когда «газик», фыркнув, помчался по улице. — А ты, интересно, откуда? С Москвы приехал? Ишь ты, ухарь нашелся! В свое-е-е-ем!
Это словно застряло в его груди ржавым гвоздем, и, шагая теперь по темной осенней дороге, он вертел его так и этак, стараясь вытащить и отбросить, — не мог и все курил и курил.
Впереди замаячил один-единственный огонек. Это была Ерзовка, до которой оставалось километра полтора, не больше.
— Чего молчишь, — спросил Шайхула, повеселев от близости дома. — О чем думашь-гадашь?
— О чем, — буркнул Евсей Кузьмич. — Все о том же. — И, помолчав, добавил: — Вспомнил вот, как в этом месте меня чуть не прихлопнули кулаки, когда я из вашей Ерзовки в Вагино возвращался. Ты-то не забыл ночушку ту?
— Ай-яй, Евсейка! Как можно забыть!
— То-то! — Евсей Кузьмич вынул из пачки новую папиросу.
В 1928 году из Таланска в «вагинский куст» приехал уполномоченный волостного исполнительного комитета Паршин с заданием организовать в окрестных деревнях колхозы.
В Вагино управились быстро. Правда, артель пока получилась неказистой; когда Евсей батрачил у Брындина, у того во дворе стояло десять коров, а в артели оказалось всего четыре, коней и того меньше — два, но для начала и это было неплохо.
В Ерзовке у Паршина что-то не получилось. Однажды он приехал к Коровину злой, раздраженный.
— Помогай, Феофан! Кроме Шохиных да Юсупова, хоть лоб расшиби, никого не могу сагитировать в колхоз. Бедняков полдеревни, но, видно, крепко запугали их кулаки. Мулла там есть. Ух, Лиса Патрикеевна! Так и плетет козни… Поехали, Феофан. Сегодня снова собрание назначил. Ты — местный. Может, тебя лучше послушают.
Единственный партиец на всю округу, бывший командир партизанского отряда, Феофан Коровин согласился охотно. Сам поехал и Евсея с собой прихватил.
После того как Евсей в девятнадцатом году спас раненого Феофана от карателей, спрятав в брындинской риге, тот считал его лучшим другом, называл «красным активистом» и во всем на него полагался.
Начали они работу неторопливо, душевно. И не с собрания, а с подворного обхода ерзовцев, объясняя хозяевам один на один выгоду коллективной работы, а когда вечером народ пришел в сборню, в колхоз записалось двадцать семей. Собрание проходило шумно и буйно. Те, что не записались в колхоз, кричали, топали ногами, пугали разорениями и голодовкой, когда артельщики все сожрут, а потом пойдут побираться. И лишь старый мулла Гайса Ибрагимов молчал, поблескивая черными, заплывшими глазками да ухмылялся в широкую бороду.
«Истинная лиса», — подумал тогда Евсей, потому что не только от Паршина, но и от председателя сельсовета Галимова и от Шайхулы слышал, что всей «сварой» в Ерзовке тайно руководит именно он.
Собрание закончилось в полночь. Паршин и Феофан решили ночевать в Ерзовке, чтобы назавтра провести заседание правления. Вместе с только что избранным в председатели Емельяном Шохиным они пошли в сельсовет обсудить дела, а Евсей заторопился домой — рано утром надо было ехать в Каменку за железом для кузницы.
— Будь осторожен, — предупредил Феофан. — Ночь на дворе. Всякое может случиться.
— Ну, — усмехнулся Евсей. — Кому я нужен? Что с меня взять?
Вышел.
Ночь была темная-темная. Кромешная зга, как чернилами, заливала и деревню, и окрестный бор, и дорогу.
Евсей миновал осиновый перелесок у Серебряного ручья, обогнул волчий распадок и вышел на ровное место, на Брындинские поля, от которых до Вагино осталось четыре версты, и вдруг услышал сзади приглушенный топот множества ног.
Он остановился, приставил ладонь к уху.
«Копыта, — отметил. — Копыта, обмотанные тряпками, чтобы не так слышно было. Неужели погоня? А место голое, будто площадь».
На душе стало нехорошо. Евсей заметался на дороге, не зная, что делать. Бежать было не резонно — услышат. Да и куда бежать, когда до леса не меньше полутора верст?
Поодаль в темноте что-то маячило.
«Брындинские сеялки. Не успели убрать, — догадался Евсей. И вспомнил: — Стоп! Там же днем рядом со старой телегой бочка стояла из-под воды».
Бочка была на месте. Он торопливо поднял ее, перевернул кверху дном, сел на корточки и накрылся.
Глухой топот копыт становился четче и четче. Подъехали совсем близко. Спешились.
— Шайтан! — услышал Евсей шепот Гайсы Ибрагимова. — Неужели по тропе, тайгой убежал прихвостень коммуниста?