— Да ну! — Евсей Кузьмич привскочил. — Откуда ты знаешь их?
— По соседству живем с Георгием Камаловичем. В одном доме.
— Ишь ты, ишь ты, чо деется! Ну и как они там, Анатолий?
— Хорошо. Не жалуются вроде ни на что. Георгий Камалович человек добрый. И жена его добрая. Обижать не станут.
— Эдак, эдак, мил человек. Но я не об этом. По родине своей не тоскуют?
— Тоскуют, — улыбнулся застенчиво Анатолий. — Емельян Иванович говорит, что каждую ночь ему снится Ерзовка. Хотел на Седьмое ноября поехать туда, вас заодно навестить, да Георгий Камалович с женой к ее родителям в гости надумали.
— Во-о-он чо! — протянул старик. — Попался, значит, в ловушку. Уж и не властен исполнить свои помышления. Так оно и бывает, когда из родного дома в чужой переедешь. Плохо!
— Почему же плохо? Наоборот, хорошо. Семья! А в большой семье уважить друг друга куда приятней, чем выставить свою прихоть.
У Евсея Кузьмича от этих слов даже брови в стороны расползлись.
— Ишь ты, хвилософ какой сыскался! Опыт, ли чо ли, есть? Тоже семейный?
— Нет, не обзавелся еще. С матерью вдвоем живу.
— Откуда же рассужденья таки?
Анатолий пожал плечами, опять улыбнувшись.
— Сам-то таланский? Или дальше откуда? — спросил старик, помолчав.
— Из Красноярска. По направлению после техникума приехал в Таланск.
— У Петры Феофаныча служишь?
— Почему у Петры Феофаныча? Просто в одном с ним лесхозе. Он по лесной части, а я по машинной. Механиком.
— А-а-а! Ясно, брат, ясно. А в Вагино к нам по каким делам? По тем же, что и Петра Феофаныч? Иль по другим?
— По другим, — немного смутился Анатолий. — Отгул у меня недельный. Надоело книги читать. Решил прогуляться. На тайгу посмотреть, с вами поговорить. Емельян-то Иванович почти каждый день что-нибудь да расскажет о Вагино, о Ерзовке.
— Ну-ну, ну-ну. Спасибо, паря, тебе за теплые отношения…
После этого разговора Евсею Кузьмичу еще больше поглянулся добрый паренек. Да и тот не отходил от него ни на шаг. Евсей Кузьмич в лес, на рябка, и тот в лес, Евсей Кузьмич — в омшаник, и Анатолий туда же. Делать-то нечего, вольный человек, а вдвоем оно веселее. Евсею Кузьмичу было шибко приятно ходить с Анатолием, показывать дорогие места, рассказывать о былом.
Но тут выяснилось, что эта приятность кое-кому поперек пути.
На другой же вечер, когда они с Анатолием, наварив ведерный чугун ухи, пошли звать мужиков на ужин, Гена-Икона поманил Евсея Кузьмича в сторонку и прошипел:
— Чего ты греешь возле себя этого рыжего? Он же стукач!
Евсей Кузьмич недоуменно пожал плечами, повернул голову и встретился с холодным, злым взглядом Петры Феофаныча.
Все теплое, светлое в один миг было залито, будто в душу плеснули помоев.
Ночью как ни старался старик уснуть, не сумел. Все ворочался и гадал: отчего такое случилось? Что он сделал плохого? И вообще, что означает непонятное слово — «стукач»? Матерок какой культурный, ли чо ли?
Евсея Кузьмича беспокоило поведение Петры Феофаныча: как зверь посмотрел. Значит, был согласен с Геной-Иконой?
«Не то чо-то тут. Нет, не то, — думал старик. — И совсем не похож на Феофана Фомича этот молодец. Истинно в пословице говорится: сын мой — а ум у него свой. Точно — свой. Бывало, у Феофана Фомича душа нараспашку. А этот не поймешь, о чем думает. В тот раз, когда в Ерзовку с ним попросился, — побелел даже, испугался чего-то. Чего? Ни словом о том не обмолвился».
На другой день он услышал случайно разговор Петры Феофаныча с Колей Трушкиным.
Петра Феофаныч, позавтракав, выходил из дому, а Коля, отстав от бригады, которая направилась к бараку, поджидал его у калитки.
— Петра Феофаныч, — спросил угрюмо. — Когда за настоящее дело возьмемся?
— А тебе что? — резко остановился Петра Феофаныч.
— Как — что? Я приехал шест рубить, а не дома ремонтировать.
— Вон что! Значит, не нравится?
— Конечно, не нравится.
— А не нравится — можешь уматывать из бригады! — выкрикнул Петра Феофаныч и пошел, не оглядываясь.
Коля Трушкин с прищуром, пристально смотрел ему вслед.
Подошел Евсей Кузьмич, спросил:
— Он что у вас, всегда такой?
— Какой?
— Да грозный больно.
— А я почем знаю?
— Как не знаешь? — удивленно развел руками Евсей Кузьмич. — В одной организации робите.
— В какой одной? — невесело усмехнулся Коля. — В лесничестве, что ли? Век бы я не работал в этой шарашкиной конторе. Сезонники мы, отец, сезонники. Половина бригады.