— Двенадцать человек утопло, — хрипло говорил мокрый насквозь рулевой с погибшего струга.
— В воду! Все в воду! — кричал Акинфий. — Железо доставать!
— Утопнем все, Акинфий Никитич, — робко возражали ему. — Разве в таком омуте достанешь?
— Все в воду! — И Акинфий первым начал раздеваться. — Что стоите? Веревки давай! Или я вас тут всех в гроб загоню! Давай! Пошел!
Оп перебросил через руку моток веревки и ринулся в воду.
— Двенадцать невинных душ загинуло, а ему железа жалко, — вздохнул лоцман Чернояров, но тоже стал раздеваться. Следом за ним — другие.
Скоро в стремнине барахталось множество людей. Выбивались из сил, стараясь нырнуть на дно и подцепить веревками стволы пушек. Обессиленные выбирались на берег, падали в изнеможении на прибрежную гальку, взахлеб дышали.
— Еремей утоп, — слышался чей-то голос. — Нырнул и не вынырнул.
— И Антон Черенок утоп.
— А ему всё мало, душегуб проклятый.
— За свой барыш он нас всех тут перетопит!
— Что разлеглись? — заорал Акинфий, выбираясь на берег. — Масленица вам?! Паскуды! Царево добро сгибло! Труда сколько!
— Давай, давай, дармоеды! За что хозяин вам денюжки-т платит! — в тон Акинфию ярился приказчик Крот и размахивал нагайкой.
— Ты, милок, нагаечку-т убери. Ить она тож тонет, нагаечка-т…
— Акинфий Никитич! — подбежал испуганный Лиходеев. — Там Пантелей помирает!
Акинфий пе сразу понял, потом тяжело побежал к стоявшему у берега стругу.
…Пантелей лежал на ковре и подушках. Он задыхался, и на губах пузырилась кровавая пена. С ненавистью посмотрел на склонившегося над ним Акинфия.
— Уйди, вампир! Ты что же творишь, а? Что ж ты людей замучил?! В рудниках… на заводе… в лесу… Все мало тебе, мало…
— А ты думал, железо святым духом делается, — нахмурился Акинфий. — Дело это грязное, потное, огня требует. А лесов здесь столько — птица не облетит! А что люди гибнут, так ни в одном большом деле без того не обходится, Пантелеша…
— Душегуб ты! Чем ты боярина Кузовлева лучше? Я вот ему про серебряну жилу не сказал и… тебе не скажу. Вот тебе! — И Пантелей показал Акинфию кукиш. — Пущай лежит, чтоб ваши ноги туда поганые не ступали. И про рудные места новые, что открыл, тоже не скажу. Выкусите!..
Пантелеи задохнулся, кровь алой стрункой потекла из уголка рта. Он захрипел, упал на спину и затих. Глаза остекленело устремились в небо.
— Сами найдем, Пантелеша. Прощай… — Акинфий закрыл глаза товарищу. — Не мы, так другие сыщут. А с воеводой мы за тебя сочтемся, дай срок…
Он глянул на Крота, остановившегося неподалеку.
— Супротив этого места на берегу вели часовню поставить. Для Пантелея и всех утопших. — Он отряхнулся, будто сбрасывал непосильную ношу. — И в путь пора!
БИТВА РУССКИХ СО ШВЕДАМИ ПОД ПОЛТАВОЙ ЗАКОНЧИЛАСЬ ПОЛНЫМ РАЗГРОМОМ ШВЕДСКОЙ АРМИИ КАРЛА XII. ЕДВА ЛИ НЕ ГЛАВНУЮ РОЛЬ В ЭТОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОБЕДЕ СЫГРАЛА АРТИЛЛЕРИЯ РУССКИХ, СОСТОЯВШАЯ ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ИЗ ДЕМИДОВСКИХ ПУШЕК.
Князь Меншиков потчевал Никиту жирным обедом в своей походной палатке. Жевали жареную говядину, пили из серебряных кубков. Никита нет-нет да и поглядывал искоса себе на грудь, где висел наградной портрет Петра, усыпанный бриллиантами.
— И Акинфию моему государь велел таку же порсуну послать, — сказал Никита и потер портрет рукавом. — Ну, давай, князюшко, за нашего, за милостивца.
— У государя многие в чести ходили, да немногие остались, — сказал Меншиков, хрустя огурцом. — Вы, Демидовы, стоите крепко.
— А ты надо мной смеялся, Данилыч. Помнишь?
— Кто старое вспомянет, тому глаз вон.
— А кто забудет, тому — оба. Александр Данилыч, ты бы мне пленных свеев отпустил на Уральский завод? Кои к литью железа способны.
Меншиков прожевал кусок, запил из кубка, спросил напрямик:
— Сколько дашь?
— Да мы народ небогатый, — поскреб в затылке Никита, — только, можно сказать, на ноги становимся…
— Ты, Демидыч, хвостом не виляй. — Меншиков потер пальцы о Шведское знамя со львом, что заменяло ему скатерть.
— Народишко уж больно дохлый. До Урала, боюсь, не дойдут.
— А ты сам выберешь. Там пушкари есть, оружейники. Говори цепу! — напирал Меншиков. — И государю об этом ни слова. Не то наши головы вместе полетят.
— Это как пить, — усмехнулся Никита. — Мою-то башку государь давно грозился собакам кинуть. — Он опять поглядел на порсуну, протер ее: — Эх, Петр Лексеич, Петр Лексеич. Милостивец ты наш.
…Никита Демидов с Меншиковым шли вдоль строя пленных шведов, приглядывались.
— Кто литейное дело знает? Пушкарское? Оружейное? — спрашивал Меншиков; а переводчик быстро переводил. — Два шага вперед!